Дарья Юрийчук: Гендерные контракты, или почему мама работает в две смены

Иллюстрация: Катя Коновалова

«Папа работает, а мама красивая», «бизнесвумен и мама троих прекрасных деток», «декретный отпуск для отца» — все это гендерные контракты — типы негласных правил определяющих гендерные роли в семье и обществе. Публикуем первый текст в серии обзоров российских гендерных исследований, посвященных труду. Эта серия инициирована «Волшебным институтом феминистских исследований». Дарья Юрийчук предлагает проследовать тропами Светланы Айвазовой, Анны Темкиной, Анны Роткирх, Елены Здравомысловой, Алисы Жабенко, Ольги Исуповой, изучавших «гендерный контракт», и разобраться, что это такое.

Помните «Служебный роман»? Героиня Лии Ахеджаковой примеряет сапоги на рабочем месте и решает, что «хорошие сапоги, надо брать». Несмотря на замечание начальницы, что о сапогах лучше думать после работы, повседневные заботы в рабочее время в этом коллективе скорее правило, чем исключение. В самом начале фильма сотрудницы причесываются, красят глаза, губы и ногти почти полторы минуты экранного времени. Ольга, подруга Новосельцева, сообщает коллегам, что идет в магазин в рабочее время, потому что в нем перерыв тогда же, когда и у них. В 1970-е такая «приватизация» женщинами рабочего времени для решения личных и домашних проблем считалась самой собой разумеющейся. При этом, как раз к 1970-м количество работающих женщин переваливает за половину от числа всех рабочих и служащих. В 1980-х уже 92% советских женщин трудоспособного возраста работают или учатся (Айвазова 2002, 292).

Гендерные исследовательницы Анна Темкина и Анна Роткирх отмечают, что женщины часто имели фактически фиктивные обязанности, которые позволяли заниматься домашними делами в рабочее время или пропускать работу, оставаясь с детьми (Темкина, Роткирх 2002). В конце 1990-х моя мама уволилась, потому что ее перевели работать в здание, где начальство могло контролировать, во сколько она приходит на работу. Это значило, что она больше не может водить меня в школу.

Несмотря на обязанность работать — а в советское время женщина была мобилизована на труд государством — роль матери и домохозяйки оставалась ее гражданской обязанностью. Эти ожидания и обязанности определяли особый общественный договор, который гендерные исследовательницы называют контрактом «работающей матери». В обществе, в зависимости от социальной политики в отношении семьи и родительства, влияния рынка и принятых гендерных ролей, может преобладать тот или иной гендерный контракт, который определяет статус женщины и характер разделения труда в сфере социального воспроизводства.

Что такое гендерный контракт?

Термин «гендерный контракт» придуман феминистскими критиками политической теории общественного договора: они обратили внимание на то, что негласный договор, который обеспечивает граждан правами в обмен на часть свободы, работает только для мужчин. Для женщин же существует сексуальный или гендерный контракт, в соответствии с которым женщины находятся под опекой мужчин. Гендерный контракт включает:

• кто приносит деньги, кто работает по дому и заботится о детях;

• кто и за счет каких ресурсов обеспечивает организацию домашнего хозяйства и уход за детьми: неработающая мать, оба партнера, наемные работники, государство, родственники;

• репрезентации гендерных ролей — например, в послевоенной америке разница между образами мужчин и женщин (всем знаком стереотипный образ американской домохозяйки тех времен) стремилась к максимуму, чтобы подчеркнуть их разные роли в обществе.

Но обо всем по-порядку.

Классическая нуклеарная семья как с рекламы хлопьев для завтрака — мужчина-добытчик, женщина-домохозяйка — идеал государства всеобщего благосостояния. Во времена кейнсианского капитализма подразумевалось, что муж-кормилец получает зарплату не на себя, а на всю семью: семейная зарплата для ячейки общества, — в то время как женщина отвечает за выполнение домашних обязанностей. И женщина, и дети полностью зависят от мужчины экономически, поэтому заработная плата мужчины должна быть достаточной для удовлетворения потребностей его семьи. Такой контракт «мужчины-добытчика, женщины-домохозяйки» доминировал, например, в США 1950-х. Как красочно показывает недавний сериал «Почему женщины убивают», быть хорошей хозяйкой для женщины в такой системе — гражданский долг и почти религиозная добродетель.

Но уже в 1960-е, и особенно в 1970-е мало кто мог себе позволить платить мужу двойную зарплату. Кроме того, 1960-е — время расцвета феминистских движений: женщины добиваются права равно трудиться. Постепенно на смену контракту домохозяйки приходит контракт двухкарьерной семьи. Но если и муж и жена работают, то кто заботится о детях и доме? Разные страны решают этот кризис заботы по-разному. В Америке и Великобритании на смену кейнсианской модели экономики, при которой государство в значительной степени регулирует рынок, приходит неолиберализм с его неопределенностью, гибкостью и децентрализацией трудовых отношений. Заботу и обслуживание дома в этих условиях частично берет на себя рынок: няни, уборщицы и т. д. Правда позволить себе это могут не все. Британский документальный фильм 1975 года «Ночные уборщицы» показывает как эта смена контрактов отразилась на жизни женщин из менее защищенных слоев. В фильме женщины всю ночь убирают офисные здания, чтобы уже к утру отвести своего ребенка в школу, а затем заниматься делами по дому до тех пор, пока ребенок не вернется из школы, сделать с ним уроки, уложить спать и вновь выйти на работу. Косвенно на этом примере мы видим обратную сторону этого контракта: если вы делегируете своего ребенка и хозяйство другой женщине, то кто будет следить за ее детьми и домом?

В Финляндии происходит переход к контракту материнства, совмещенного с оплачиваемой работой (wage working maternity): женщина работает неполный день и обслуживает домохозяйство — это вариация двухкарьерной (хотя скорее полутора-карьерной) семьи. В Швеции, напротив, усиливается роль государства, поэтому частично функции заботы берет на себя оно (Темкина, Роткирх 2002).

Темкина и Роткирх предпринимают попытку описать специфику советских и постсоветских гендерных контрактов — как они складывались в зависимости от идеологического контекста и какие альтернативы им появлялись. Контракт «работающей матери», о котором я писала выше, в СССР сложился уже к 1930-м годам. Он подразумевал, что женщина работает полный рабочий день, а воспитание детей и организацию быта частично разделяет с государственными институтами и родственниками (Темкина, Роткирх 2002). Государственные институты заботы — это детские сады, школы, медицинские учреждения, система материнских социальных льгот и выплат, например, оплата декретного отпуска, больничных (Здравомыслова, Темкина 2015).

Однако, как пишет другая исследовательница Светлана Айвазова, делегирование обязанностей труда воспроизводства государству не было гладким. Во-первых, при декларируемом равенстве, сохранялось неравенство в оплате труда и барьеры в продвижении по службе: на руководящих должностях женщин оставалось мало, а вот занятость на низко статусных работах с низкой оплатой стремительно феминизировались. Средний заработок женщин составлял менее двух третей заработной платы мужчин, хотя уровень образования был очень высокий. Айвазова приводит такую статистику: «в общем составе населения в 1966—1967 гг. было 45,8% мужчин и 54,2% женщин; в составе партии — 79,1% мужчин и 20,9% женщин; в составе Центрального Комитета партии — 97,2% мужчин и 2,8% женщин; в Политбюро и секретариате 100% мужчин» (Айвазова 2001, 301). Примерное так же ситуация обстояла и в Академии наук, и в любой другой сфере, где принимались важные решения.

Айвазова описывает, как мог бы выглядеть пример такой рассихронизации карьеры мужчины и женщины: «В момент замужества женщины, как правило, впервые обращали внимание на неравное положение полов, на дискриминацию женщин, с которой они не сталкивались прежде, дискриминацию, вызванную, по всеобщему мнению, естественной спецификой их пола. Скажем, молодая пара, оба с университетскими дипломами, в начале своей карьеры и семейной жизни поровну делят домашний труд, работают на схожих должностях с равным усердием и равными способностями. Спустя 9 месяцев она рожает ребенка и остается дома. Он продолжает работу. Профессиональная карьера женщины вынужденно прерывается. На время. И в это время она берет на себя помимо хлопот о ребенке еще и всю нагрузку, но дому. Муж со своей стороны, чтобы компенсировать ее домашнюю загруженность, а также недостаток ее заработной платы, интенсивно работает. Начинается стремительный рост его карьеры, продвижение по службе. Растут его знания, навыки и, одновременно, заработная плата. Его время становится более „дорогим“, чем ее время. Когда ребенок подрастает, и женщина выходит на работу, груз домашних обязанностей сохраняется за ней — ведь ее время „дешевле“, чем время уже продвинувшегося в карьере мужа. Разрыв между ним и нею углубляется и закрепляется: ему — карьера, ей — домашние заботы, воспитание детей и профессиональный труд „между делом“». (Айвазова 2002, 296).

Меры, которыми государство пыталось поддержать женщин, были недостаточными, чтобы женщины могли на равных с мужчинами строить карьеру. Например, в 1960-е только 12% детей посещали ясли. Оплачиваемые отпуска для женщин по уходу за ребенком не всегда достигали даже размера минимальной заработной платы, поэтому женщины были вынуждены все равно выходить на работу. (Айвазова 2002, 298).

Лавировать между противоречивыми ожиданиями и обязанностями было непросто. Поэтому к 1970-м как реакция на ригидность официальных институтов появляется повседневный (или теневой) контракт, призванный компенсировать противоречия контракта «работающей матери». Именно его мы и наблюдаем в «Служебном романе». Чтобы компенсировать недостатки государственных институтов заботы, гендерное разделение ролей усиливалось и распространялось теперь и на публичную сферу. Помимо заботы о доме и детях, от женщины ожидалось, что она будет использовать свои коммуникативные навыки уже и в профессиональной сфере на благо семьи: договорится о блате, «достанет» хорошие товары за полцены. Женственность становится важной и во внешнем виде. Калугину в том же «Служебном романе» называют мымрой («она не женщина, она директор») до тех пор, пока она не начинает интересоваться, «что сейчас носят».

Но помимо работающих матерей в нуклеарной семье, в обществе всегда существовали те, кто не вписывался в эту доминирующую модель. Альтернативные контракты за пределами гетеросексуальной моногамной семьи: внебрачные связи, нерегулируемая сексуальная жизнь, гомосексуальные союзы — считались маргинальными. Исследовательницы называют такие контракты нелегитимными. Эти контракты подвергались репрессиям, были запрещены законодательно и криминально преследовались. Алиса Жабенко отмечает, что лесбийский опыт, хотя и не преследовался по закону, считался несуществующим и не проговаривался вслух (Жабенко). Среди лесбиянок и бисексуалок нелегитимный гендерный контракт часто сосуществовал с повседневным: у большинства были гетеросексуальные семьи, которые они заводили ради материнства, но параллельно имели постоянные отношения с женщиной.

С конца 1980-х годов государство уже не так сильно влияет на формирование гендерных контрактов, которые теперь формируют по большей части рыночные механизмы и ценности. Это приводит с одной стороны к большей свободе, но с другой — к разрушению системы социальной и идеологической поддержки материнства. В 1990-е, согласно Темкиной и Роткирх, некоторые нелегитимные контракты становятся допустимыми. Так, например, появляется спонсорский контракт, который предписывает женщине в первую очередь сексуальную привлекательность, а работа и материнство оказываются не такими значимыми. Одновременно, появляются женщины, ориентированные на карьеру, которые передают большую часть своих домашних и материнских обязанностей наемным работникам, родственникам, платным институтам здравоохранения и образования.

Анализируя контракты, который сформировались к 2010-м в России, Ольга Исупова обнаруживает крайне высокие требования к вовлеченности матерей в материнство и трансформацию социальных институтов заботы, которые теперь в гораздо большей степени рассчитаны на значительную вовлеченность родителей. Исупова приводит такой пример: «Если раньше мамы, регулярно делающие уроки совместно с детьми, были исключением, то теперь это — правило, особенно в первых классах». Такое интенсивное материнство подразумевает, что репродуктивные обязанности становятся для женщины ее «профессией», как это было в контракте «домохозяйки». При этом мужья в России 2010-х не получают зарплату на всю семью (а иногда их просто нет), так что большинство женщин не может позволить себе не работать. И материнство, и работа претендуют на 100% их времени и сил, а институты вместо помощи предъявляют требования, помещая женщин в невозможные парадоксальные условия: «с одной стороны, обязательно рожайте детей; с другой, „Ваш ребенок нужен только Вам“» (Исупова 2014).

В классификациях гендерных контрактов, различные исследовательницы (Розмари Кромптон, Нэнси Фрэйзер) приводят модель, которая могла бы разрешить противоречия предыдущих — это контракт универсального опекуна, при котором женщина и мужчина принимают равное участие в домашней работе. Если мужчины будут брать на себя часть работы по социальному воспроизводству, бремя домашнего труда будет распределяться равномерно, а проблема совмещения такого труда с работой будет касаться всех — в том числе тех, кто принимает политические решения. Для этого гендерные роли должны быть денатурализированы — функции «отстегнуты» от гендера. Некоторые исследовательницы идут дальше и мечтают о вынесенной из женского тела вовне репродуктивной функции (об этом пишет, например, Мария Дмитриева): представьте, каким бы был мир, в котором была бы возможна мужская беременность. Но изменения только гендерных ролей недостаточно: понятие гендерного контракта показывает, что за социальное воспроизводство ответственны не только гендерные роли в семье, но и государственная политика и рынок: разрешение кризиса заботы требует коренных преобразований в обществе.

Что почитать по теме:

1. Статьи по тегу «гендерный контракт» на сайте Волшебного института гендерных исследований,

2. Айвазова, Светлана. 2002. Контракт «работающей матери»: советский вариант. В Гендерный калейдоскоп. Курс лекций. Ред. М. Малышева. 291–310. М.: Academia,

3. Здравомыслова, Елена. Анна Темкина. 2015. Лекция 6. В Двенадцать лекций по гендерной социологии. Ред. Здравомыслова Е., Темкина А.,

4. Жабенко, Алиса. Лесбиянства не было: нелегитимный гендерный контракт в советской России,

5. Темкина Анна, Роткирх Анна. 2002. Советские гендерные контракты и их трансформация в современной России,

6. Исупова, Ольга. 2014. ТыжеМать: неизбежный героизм и неизбывная вина материнства.