Ольга Пинчук: Работа

Иллюстрация: Анна Диал

В чем отличие работы от труда, а что их объединяет? Социальная исследовательница, участница Public Sociology Laboratory Ольга Пинчук исследует социальные отношения, которые стоят за — казалось бы — таким очевидным понятием. Текст был написан в 2021 году для неизданной книги She is an expert.

Понятия «труд» и «работа» в обыденном употреблении часто используются как синонимы, хотя первое немного шире второго. Труд не обязательно должен быть оплачиваемым, это скорее деятельность по преобразованию и изменению изначального состояния вещей или идей. Например, кто-то трудится в саду, кто-то убирается дома, а кто-то выполняет уроки или задания в университете. Это все одинаково труд — физический или интеллектуальный. Работа чаще используется, чтобы описать деятельность, с которой человек зарабатывает на жизнь. То есть работа — это оплачиваемый труд. В марксистском определении «труд» — это целесообразная деятельность человека, в ходе которой он воздействует на природу при помощи орудий труда. Все это делается с целью создания потребительской стоимости. В этом смысле труд — это экономическая деятельность.

В профессиональной литературе и в повседневном общении часто используется целый ряд устойчивых словосочетаний, о которых мы редко задумываемся, даже когда речь идет об оплачиваемой деятельности. Например, мы говорим «условия» и «организация труда», но «временная работа». Когда мы говорим о «домашнем труде» или «работе по дому», мы имеем в виду хозяйственную деятельность, выполняемую в месте проживания (скорее всего, неоплачиваемую). Однако «домашняя работа» обычно означает совсем другое — домашнее задание, которое ученики получают в школе.

В академической литературе использование этих терминов в различных устойчивых словосочетаниях часто зависит от грамматики конкретного языка, теоретической рамки и контекста. Например, в английском языке используются термины «work organization» и «organization of labour», а в русском языке — только «организация труда». В некоторых языках отсутствует метонимия «труд»/«работа», и есть только одно слово, обозначающее данную деятельность. Например, немецкое слово «Arbeitsprozess», которое использовал Маркс, может быть переведено на английский язык как «labour process» (трудовой процесс/процесс труда) и как «work process» (рабочий процесс). В русских же переводах текстов Маркса используется слово «труд».

В российском контексте слово «труд» звучит скорее как слово из советского лексикона. В повседневной жизни оно ассоциируется с различными метафорами, историями, фразами из советского контекста: нужно трудиться, трудиться честно, «кто не трудится, тот не есть», «труд сделал из обезьяны человека» и так далее. Конечно, это не всегда так, и не всегда столь очевидно. Интересно обратить внимание на то, как мы и другие люди используем эти термины: в каких словосочетаниях, контекстах, ситуациях.

Я сама в своих работах использую в большей степени слово «труд», точнее «наемный труд», чтобы подчеркнуть суть и характер экономической деятельности. Однако сравнение употребления этих двух слов — «труд» и «работа» — заслуживает отдельного исследования, в частности, по вопросу о том, как менялось отношение к труду/работе (как терминам, словам) в России и каково оно сейчас.

Как работа стала привилегией?

В классической литературе XIX века часто можно встретить описания героев, у которых распорядок дня выглядит довольно непонятно и в некотором смысле даже чужд нам сегодня: они просыпаются к полудню, пьют чай, гуляют по улицам, уезжают на обед, занимаются музыкой, идут на бал. В то же время другие герои могут усердно работать с раннего утра и до позднего вечера — крестьяне или даже служащие. Эти описания дают нам представление о том, что труд и работа — это занятие непривилегированных, тех, кто вынужден зарабатывать на свое существование.

Работа сегодня также сильно связана с привилегиями: с их наличием или отсутствием. Некоторые получили возможность управлять своим рабочим процессом, корректировать его и не тратить время на труд постоянно, а делать это только в определенные часы или дни. Однако другие работают гораздо больше, зачастую выполняют тяжелые работы со сложными графиками, не могут влиять на свои рабочие графики, тратят бóльшую часть своей энергии на работу, имеют минимальную автономию на рабочем месте и не имеют возможности не работать (иногда даже не могут брать выходные или отпуск). Здесь привилегия связана с отсутствием необходимости бороться за место на рынке труда, с возможностью заниматься «любимым делом» и «работать с удовольствием».

Работа сегодня сильно связана с привилегиями: с их наличием или отсутствием

Важными составляющими трудовой деятельности являются график, ритмы, режим труда и автономия на рабочем месте. Различные вариации этих элементов также определяют степень привилегированности человека в современном мире. Наивысшей степенью привилегий, по моему мнению, является возможность (а не необходимость) не работать, при этом поддерживая желаемый уровень существования без работы.

Уже с начала пандемии стало очевидно, как неравномерно живут и работают россияне. Те, у кого была возможность приостановить трудовую деятельность или перенести работу домой (при этом позаботившись о том, чтобы кто-то занимался детьми и все члены семьи имели достаточно места для совместной изоляции), очень быстро укрылись в своих домах от внешнего мира, обеспечив себе определенный уровень безопасности. Люди с «гибким графиком», имеющие возможность самостоятельно организовывать свою работу и выбирать, где и когда работать, намного легче адаптировались к новым условиям. Однако, это, конечно, относится прежде всего к тем, чье экономическое положение позволяло организовать домашнее рабочее место таким образом, чтобы ничто и никто не мешал.

В то же время, те, чью работу нельзя было отменить без ущерба для самих работников или перенести на дом, например, рабочие на промышленных предприятиях, работники распределительных центров и складов, продавцы в супермаркетах и многие другие, должны были продолжать ездить на работу и часами находиться в помещениях в защитных масках и перчатках, подвергая свою жизнь риску. Условия их труда изменились не в лучшую сторону, так же как повысились риски для здоровья.

Те, кто имел возможность (или, в некоторых случаях, был вынужден) запереться дома, включая меня, стали массово пользоваться доставкой на дом. Заказывали абсолютно все – начиная с еды и продуктов до игрушек, книг и игр. И тут выяснилось, что этот механизм безопасности и поддержания качества жизни одних людей должны поддерживать другие – курьеры. Конечно, отношение к курьерам в обществе – это отдельная тема для разговора. Очень легко перестать относиться к курьерам как к живым людям и начать воспринимать их просто как инструмент поддержания своей жизнедеятельности в изоляции. Но на практике их работа в контексте пандемии оказалась невероятно важной и чрезвычайно опасной.

Пандемия сильно выявила неравенство во всех сферах общественной жизни. И я не знаю, что в нашей современной жизни может улучшить это. Мы увидели, что дело не только в нашей занятости и графике, но и в условиях жизни, в частности — в жилищных условиях. У вас есть личное пространство, где вы живете? У вас есть необходимая техника для работы из дома? Если у вас есть дети, то ваше жилье приспособлено для того, чтобы всем вместе находиться там все время: взрослые работают, а дети, учащиеся в школе, могут получать образование удаленно?

У вас есть личное пространство, где вы живете? У вас есть необходимая техника для работы из дома? Если у вас есть дети, то ваше жилье приспособлено для того, чтобы всем вместе находиться там все время: взрослые работают, а дети, учащиеся в школе, могут получать образование удаленно?

Любопытно наблюдать, как развивается культура карантина и заботы о себе в период пандемии. Например, в Инстаграме часто можно было видеть посты достаточно обеспеченных людей, проживающих в огромных загородных домах с прислугой, которые хвастаются своим пребыванием на карантине и упрекают тех, кто не соблюдает противоэпидемиологические меры. Однако такие условия проживания далеко не у всех россиян. Кроме того, строительство малогабаритного жилья, типа «студии», в огромных многоэтажных жилых комплексах привело к ситуации, когда в 20-метровых помещениях с одной изолированной комнатой и санузлом могут находиться одновременно 2-3 человека. Однако не каждый россиянин может себе позволить такие студии, даже при наличии ипотеки. Таким образом, жилищные условия являются сложной и болезненной проблемой. Точно так же, как и возможность оставаться дома и заказывать доставку. Если говорить крайне упрощенно, общество разделилось на тех, кто мог позволить себе остаться дома и заказывать все по доставке, и на тех, кто не мог позаботиться о своем здоровье и здоровье своих близких таким образом, и занимался доставкой.

Конечно, это очень грубая схема. Здесь хочется акцентировать внимание на том, что закрытие дома и соблюдение карантина во многом стало возможным благодаря задействованию значительной части общества в организации и реализации курьерской доставки.

Среди тех, кто не мог перенести свою работу домой, есть представители разных профессий. От рабочих на промышленных предприятиях и в сфере обслуживания до высококвалифицированных госслужащих, работу которых нельзя перенести на домашний компьютер из-за специфики (например, работа с секретной информацией и т.д.). Последние составляют гораздо меньшую и менее уязвимую группу по сравнению с первыми. Некоторые работники сферы обслуживания (кассир:ши и продав:щицы супермаркетов) или правоохранительных органов, согласно разным историям, не всегда получали достаточно средств защиты и вынуждены были использовать их многократно или покупать за свой счет. Также вызывает вопросы то, что рабочие на предприятиях продолжали работать по 8-12 часов в тех же графиках, как и раньше, с недостаточными средствами защиты (которых тоже не всегда хватало), обеспечивая жизнедеятельность всего общества. Это относится и к производству пищевых продуктов, средств защиты и другим областям. И тут лучше смотреть на ситуации глобальнее, выходя за рамки российского общества.

Но и те, кто смог перейти на дистанционную работу тоже остались неравны, верно?

Если говорить о людях, которые во время пандемии работали из дома, то здесь, безусловно, возникает множество нюансов. Один из самых значимых связан с графиком и интенсивностью работы.

Некоторые люди полностью контролируют свое время и содержание работы. Они могут вставать не в 7 утра, а в 10, выполнять определенный объем задач и заниматься другими делами. У них нет прямого начальника, по крайней мере такого, который наблюдает за ними или требует чего-то в чате по сто раз в день.

Другие же, даже находясь дома, все равно жестко придерживаются установленного расписания. Работник должен уже в 8 утра сидеть за компьютером, писать «доброе утро» в чат и приступать к работе. Точно так же необходимо соблюдать строгие правила относительно перерывов и окончания рабочего дня. Некоторым даже устанавливали специальное оборудование, такие как камеры или компьютерные программы, чтобы контролировать продолжительность работы и следить за тем, чем сотрудник занят на своем рабочем месте и за компьютером.

Подобные сотрудники оказались в непростой ситуации, когда их начальники использовали факт, что они работают из дома, как аргумент в пользу продолжения работы после официального окончания рабочего дня. Люди перерабатывали сверхурочно, но за это часто не получали никакой доплаты. Такое эксплуатирование имело место и раньше, когда они работали в офисе, однако там существовали временные рамки, например, в соответствии с графиком городского и пригородного транспорта, а также в зависимости от расстояния от дома до работы. Теперь же они были буквально привязаны к своим стульям в квартире с утра до ночи. Иногда, наблюдая за этим, у меня складывалось ощущение, что в такой организации должен быть отдельный отдел, ответственный за контроль работы удаленных сотрудников.

Качество рабочих условий таких сотрудников сильно ухудшилось из-за этой сверхэксплуатации. Руководителям и менеджерам начало казаться, что поскольку сотрудник теперь работает дома, он или она могут в любой момент присесть к компьютеру и что-то сделать.

О каких новых формах труда сейчас важно говорить?

Нередко исследователи, говоря о современном труде, упоминают новые формы труда, нематериальный труд и различные проблемы, связанные с ними. Я и другие исследователи в своих работах говорим не только о рабочих на промышленных предприятиях, которые до сих пор составляют значительную часть общества, но мало кто говорит о работниках распределительных центров. Территория России, особенно ее центральная часть, как и многие другие страны, «изрезана» логистическими путями от одного распределительного центра к другому и к точкам продажи. В этих центрах работают сотни рабочих. Это относительно новое явление, благодаря которому магазины и супермаркеты всегда имеют товары, а курьеры быстро получают заказы на доставку.

За последний год [текст был написан в 2021 году — Прим. ред.] я участвовала в ряде исследований, связанных с изучением труда работников распределительных центров по всей России. В основном это мужчины. Хотя такие специальности по своей природе гендерно нейтральны, в вакансиях оператора склада нигде не указывается, что «нам нужны только мужчины» или что «это мужская работа». Однако по факту, если женщина захочет устроиться в распределительный центр, ее могут даже не пригласить на собеседование, придумав отговорки. Существует убеждение, что такая работа требует физической силы, и женщина с ней не справится, что это опасно для ее здоровья.

Распределительные центры и склады очень разные. Есть такие, на которых преимущественно сортируются и хранятся продукты питания, а есть те, где в основном хранятся и обрабатываются различные товары, которые мы заказываем на маркетплейсах. Центры могут быть вполне автоматизированными, и работа в них будет связана в первую очередь с управлением различными электрокарами. Казалось бы, здесь нет такой серьезной физической нагрузки, и операторы не являются грузчиками. Тем не менее, женщин мы все равно встречаем редко. По моему мнению, у этого есть две причины.

Первая причина связана с тем, что инфраструктура складов далеко не всегда поддерживается в функциональном состоянии. Техника и оборудование ломаются. И поскольку это происходит часто, там, где автоматизация должна была заменить ручную работу, этого не происходит или происходит не полностью. Например, несмотря на то, что множество складов имеют технику для поднятия, транспортировки и укладки различных грузов, что-то часто идет не так, и рабочим приходится таскать груз на ручных рохлях (что чрезвычайно сложно) или буквально руками. Груда сломанных паллет с товарами в фуре, которые нельзя разгрести с помощью техники, сломанный пандус, по которому техника не может подъехать к фуре, проблемы с самой фурой, когда она не может припарковаться должным образом, чтобы к ней подъехали на погрузчике, и так далее. Каждый новый день порой открывает новые возможности для функциональных сбоев в распределительных центрах. Из-за частоты и масштабов таких сбоев руководство складов предпочитает иметь преимущественно мужской коллектив, который будет способен и готов таскать все это из смены в смену. Когда я слышу такие аргументы, мне всегда хочется рассказать собеседнику о том, что починка инфраструктуры, поддержание ее функциональности и более четкие правила погрузно-разгрузочных работ, вероятно, стоили бы гораздо меньше, чем такое легкое исключение женщин из числа потенциальных сотрудников. Во-первых, женщинам тоже нужна работа, а во-вторых, компании часто сталкиваются с текучкой кадров или нехваткой (особенно квалифицированных) сотрудников в распределительных центрах. Возможно, такая проблема стала бы менее ощутимой.

При должной заинтересованности бизнеса и общественности, даже некоторые специальности на заводах и в тех же распределительных центрах можно было бы сделать доступными для людей с различными физическими ограничениями или особенностями. Например, человек в коляске мог бы работать на специальной электро-рохле, где изначально предусмотрено ручное управление. Такие люди могли бы вносить свой вклад в экономику и повышать свое благосостояние. Интересно отметить, что проблема дисфункциональной инфраструктуры отражается абсолютно на всех. Сами мужчины, очевидно, друг от друга отличаются. Некоторым может быть трудно поднимать и перевозить тяжелые грузы на рохле, в то время как другим это может быть просто. Из-за этого мужчины, не соответствующие некоторым представлениям о мужественности и силе, могут быть не приглашены на работу или уволены на испытательном сроке. Однако, можно было бы изменить эту ситуацию, просто обеспечивая ремонт и поддержание складской инфраструктуры, чтобы условия работы были улучшены. Например, чтобы фура могла подъехать к воротам, чтобы ворота открывались полностью, чтобы ручная техника была в хорошем состоянии. Если что-то поломалось, то должен быть проведен ремонт или замена. В конечном счете, рабочие должны выполнять только то, что требуется для их профессии. Если отказаться от предрассудков, всем будет жить легче – и тем мужчинам, которые выполняют такую работу в своем большинстве сейчас – тоже.

Если первая причина заключается в обращении к физиологическим особенностям женщин по сравнению с мужчинами, то вторая причина связана с когнитивными способностями, которые до сих пор считаются некоторыми не гендерно-нейтральными. На складах, где используется различная техника, такая как электроштабелеры, электророхли, погрузчики и т.д., я часто слышала аргументы в пользу отсутствия женщин, связанные с тем, что женщины не смогут управлять этой техникой. Речь идет не о конкретных женщинах, у которых нет прав или навыков владения техникой, а о всех женщинах вообще. Это основано на стереотипах о женском вождении, которые переносятся на профессиональную сферу. Мужчина-бригадир уверен, что ему лучше назначить мужчину-оператора на электроштабелер, потому что мужчина, по его мнению, лучше справится с управлением техникой, у него более развито внимание, он быстрее разберется и т.д.

В то же время, на складах с низкой степенью автоматизации количество женщин примерно равно количеству мужчин. Работа в основном заключается в использовании ручных терминалов и не требует физической выносливости. Работники и работницы берут ручные терминалы и перемещаются по рядам со стеллажами, сканируют штрих-коды и перемещают небольшие коробки. Обычно нет ограничений по возрасту или полу для такой работы.

Что такое современный рабочий класс?

Рабочих распределительных центров нередко называют новым рабочим классом, или его новой составляющей. Однако разные исследователи определяют рабочий класс по-разному. Некоторые включают в него также сервисных работников, основываясь скорее на уровне жизни, чем на типе занятости. В то же время, есть схожесть в труде: это преимущественно физический, а не интеллектуальный труд. Я не использую термин «рабочий класс», потому что пока не понимаю, как его можно операционализировать. Обычно я говорю о конкретной группе: рабочие кондитерской фабрики, работники распределительных центров, работники розничных магазинов и так далее.

Мне кажется, труд работников распределительных центров очень похож на труд фабричных рабочих по структуре, содержанию, процессам, задачам и операциям. Но в отличие от фабричных рабочих, работники складов не производят и не участвуют в производстве чего-либо. Они действуют как посредники между производителем и потребителем: сортируют, хранят, отгружают груз.

В своих работах я подчеркиваю, как износ автоматизированной фабрики меняет труд рабочих. Он становится тяжелее, поскольку больше задач приходится выполнять вручную. Однако, труд также становится творческим, потому что рабочие должны быть изобретательными при решении возникающих поломок. Рабочие не просто выполняют рутинный, однообразный физический труд, они привлекают свою субъективность и опыт для решения проблем. Подобная ситуация наблюдается и в некоторых распределительных центрах и складах, где постоянно возникают поломки. Рабочие находят различные способы преодоления износа, набираются опыта и становятся не просто операторами, они становятся мастерами своего дела.

Работа, о которой я пишу, часто напоминает бег с препятствиями. Чем быстрее и изобретательнее работник преодолевает эти препятствия, тем больше он зарабатывает символического или материального капитала и тем больше мастерством он обладает. Обучение работника на таком складе или фабрике требует времени. Для того чтобы новичок стал действительно эффективным работником, ему необходимо ознакомиться с этой неформальной стороной труда, узнать обо всех ее сбоях и поломках.

Чем быстрее и изобретательнее работник преодолевает препятствия, тем больше он зарабатывает символического или материального капитала и тем больше мастерством он обладает

Интересно отметить, что работники складов и распределительных центров еще более невидимы, чем промышленные рабочие. Горожане часто не задумываются о том, как много людей работает в производстве и логистике. Мы редко осознаем, что если эти работники не справляются с ежедневными проблемами на своих предприятиях, мы это немедленно почувствуем. Это особенно верно для логистики: мы заметим, когда не доставлен наш любимый продукт или полка с посудомоечными средствами внезапно опустела.

На основании моего потребительского опыта, работники обычно справляются с своими задачами. Это удивительная особенность инфраструктуры в более широком смысле: пока ничего не ломается, мы об этом даже не думаем. Примеры включают горячую воду или электричество. Производство и логистика — это часть нашей повседневной жизни. Мы пользуемся результатами их работы и забываем о том, что они существуют и что там работают люди, до тех пор, пока что-то не происходит. Но именно благодаря этим людям, если что-то не происходит, мы продолжаем жить комфортно. А уже это достойно хотя бы нашего понимания и размышления.

Работники складов и распределительных центров еще более невидимы, чем промышленные рабочие

Какую роль играет забота в размышлениях о труде?

В контексте обсуждения о рабочих и различных формах привилегий на рынке труда важной является тема домашнего труда или ухода за кем-то. Здесь есть два измерения — в одном женщины в семьях выполняют этот труд, который не оплачивается и не предполагает никаких гарантий. К тому же такой труд часто даже не ценится: женщина считает, что это ее предназначение, мужчина тоже считает, что это предназначение женщины, и, следовательно, не видит оснований ценить за это свою жену, сестру или маму. Но это несправедливо. В другом измерении этот труд оплачивается. Более привилегированные женщины нанимают менее привилегированных. Я говорю, что нанимают женщины, а не семьи, потому что именно женщины — даже в семьях с прогрессивными взглядами — занимаются внутрисемейным менеджментом: они ищут няню для ребенка, детский сад и школу, нанимают домработницу, составляют список покупок, договариваются с бабушкой, чтобы та пришла и посидела с ребенком, заказывают воду, отвозят вещи в ремонт и так далее, несмотря на то, что сами работают. Безусловно, бывают и исключения, но это тенденция, которая пока сохраняется. В любом случае, домашний труд, кто бы его ни выполнял, не должен быть недооценен.

Однако здесь важен морально-этический аспект привлечения наемных работников к домашним обязанностям. В России няни или домашние помощницы часто являются мигрантками из стран Центральной Азии или других стран бывшего Союза. Они вынуждены оставить свои семьи и ухаживать за чужими детьми и домашним хозяйством.

В то же время, кроме очень обеспеченных женщин, которые нанимают домашних помощников не имея работы, многие делают это потому, что им самим нужно работать. Некоторые женщины не воспринимают это как необходимость, но факт в том, что социальной поддержки для семей с обоими работающими родителями в нашей стране почти нет. После рождения ребенка становится сложно сохранить карьеру и позицию, особенно если мы любим свою работу и хотим развиваться в этой профессии. Таковы ритмы и интенсивность рыночной экономики, что мы вынуждены работать много, иногда больше сорока часов в неделю. Поэтому, после родов, для женщин опасно уходить в долгий декрет, поскольку позиция на рынке труда быстро теряется. В итоге более привилегированные женщины (или семьи) привлекают к работе менее привилегированных, что в конечном итоге приводит к эксплуатации, поскольку в конце этой цепочки оказывается кто-то, кто уже не получает оплату. Например, родственники женщины, которая уехала в другую страну, чтобы ухаживать за чужими детьми, оставив им своих.

Семьи, где оба супруга работают, испытывают большую необходимость совмещать свою работу с уходом за ребенком. Они нуждаются в доступных и адекватных яслях или особых условиях труда на период раннего детства, которые предоставляет работодатель или государство. Они также нуждаются в специальных детских комнатах прямо в компании или офисе, где можно было бы оставлять ребенка с профессиональной няней недалеко от рабочего места. Подобные условия постепенно появляются в некоторых компаниях, но они недоступны для большинства тех, кто в них критически нуждается, и чья возможность работать напрямую влияет на других членов семьи.

Бабушки и дедушки часто становятся ключевыми помощниками в воспитании детей. С одной стороны, это замечательно, когда дети с раннего возраста могут провести много времени с ними. Но с другой стороны, мне не нравится идея переложить полную заботу о внуках на своих родителей, которые уже много поработали в жизни, вырастили своих детей и вышли на пенсию. Воспитание — это тяжелый труд. Я бы хотела, чтобы они больше отдыхали, занимались любимыми делами и общались с внуками, когда им это удобно.

Воспитание — это тяжелый труд

У меня пока нет личного опыта в этом вопросе, поэтому это лишь мои мысли, основанные на прочитанном и увиденном. Наблюдая окружающий мир, я вижу, что мы все стремимся к большей свободе, личному пространству, самовыражению и пониманию своих эмоций. Однако существует традиционная модель расширенной патриархальной семьи, где забота в основном возлагается на женщин. В этой модели старшие заботятся о младших, и это никогда не заканчивается.

Здесь сложно найти баланс. Мы обсуждаем факт, что бабушки и дедушки не могут отказать своим детям, считая заботу о внуках своим долгом. Но если они отказываются в сложной ситуации, мы это тоже критикуем. Я боюсь, что без социальной поддержки со стороны государства здесь сложно найти выход.

Есть ли сегодня типы работ, которые не так важны?

Дэвид Гребер ввел понятие «бредовая работа». Современный капитализм и экономика создают множество рабочих мест, которые, казалось бы, в случае их исчезновения не повлияют на мир — в отличие от рабочих на заводах и распределительных центрах. По Греберу, профессии становятся бредовыми в тот момент, когда сам работник считает свою работу таковой. Например, охранник в будке, где ничего не происходит, и даже если что-то случится, он вряд ли сможет противостоять этому.

Первое — человек сам должен признать, что его работа абсурдна, говоря: «я занимаюсь бредом». Это понимание должно исходить от него самого, а не от нас, кто наблюдает со стороны.

Второе — такая работа должна вызывать фрустрацию. Не изнурительный график, низкая зарплата или деспотический начальник, а именно ощущение бессмысленности и бесполезности работы должны вызывать фрустрацию. Гребер говорит об «удовольствии быть причиной» — основном мотиве, который, по его мнению, лежит в основе любого действия человека. Не стремление к власти или борьба за ресурсы, а именно радость от того, что даже твое маленькое действие или решение влияет на что-то. Это может быть даже чашка утреннего кофе для начальника от секретаря, которая помогает начальнику легче начать рабочий день. Гребер подчёркивает важность быть причиной чего-то для человека, рассказывая истории людей, которые чувствовали фрустрацию и страдали на работах, которые сами считали абсурдными, но при этом получали за них большое вознаграждение. То есть деньги не главное, когда работа бессмысленна и бесполезна.

«Если бы потребовалось разработать режим работы, идеально подходящий для власти финансового капитала, трудно представить, как можно было сделать это еще лучше. Работники, занятые настоящим производительным трудом, подвергаются беспощадному давлению и эксплуатации. Остальные делятся на напуганную страту, всеми обсуждаемую, безработных, и более крупную страту, которой, по сути,  платят за то, что они ничего не делают. Эти последние занимают должности  (менеджеров, администраторов и т. д.), заставляющие их отождествлять себя с точкой зрения правящего класса. Понятное дело, никто специально не создавал эту систему именно так. Она формировалась методом проб и ошибок. Но это единственное объяснение, почему, несмотря на имеющиеся технологические возможности, мы все не работаем по три-четыре часа в день». (Гребер Д. (2022) «Бредовая работа. Трактат о распространении бессмысленного труда»)

Мне кажется, что для российского капитализма, которому всего тридцать лет, такая концепция не очень подходит. Вероятно, в офисах достаточно работы, которую можно было бы назвать «бредовой», но называют ли работники свою работу таковой? Чаще всего я вижу, что нет. К тому же, работников часто эксплуатируют, заставляя выполнять задачи, не относящиеся к их должности, работать сверх нормы и так далее. Многие россияне лишены привилегий на рынке труда и даже работу, которая похожа на описания бредовости Гребера, не считают таковой, поскольку она позволяет им сводить концы с концами. Поэтому часто можно встретить ситуации, когда работники считают бредовыми отдельные задачи и поручения, а не всю свою работу в целом.

Многие россияне лишены привилегий на рынке труда и даже работу, которая похожа на описания бредовости Гребера, не считают таковой, поскольку она позволяет им сводить концы с концами

Но должна признать, я иногда использую терминологию и идеи Дэвида Гребера, когда говорю о работе фабричных рабочих. Я называю «изобретения», которые создают рабочие для справления с износом оборудования на фабрике, «костылями». Костыльщики, по Греберу, выполняют один из видов бредовой работы. Их работа требуется там, где что-то пошло не так, и при хорошей организации она бы не потребовалась. Комический пример: когда автоматическая дверь в комнату для совещаний топ-менеджеров, которая всегда должна быть закрыта, ломается и постоянно распахивается на своих расхлябанных петлях, нанимают человека, который их придерживает. Фабричные рабочие делают примерно то же самое, когда изобретают «костыли» там, где должна быть полная автоматизация, но что-то постоянно ломается. Я всегда уточняю, что сами рабочие фабрики не считают свою работу бредовой, эта ассоциация возникла у меня, так как во время годичной полевой работы я сама была рабочей этой фабрики и еще до того, как Гребер написал свою книгу, изобретала «костыли» из смены в смену, постоянно ощущая абсурдность ситуации и чувствуя фрустрацию.