Саша Талавер: 57 школа и 64 бригада: гендерное насилие и война
Иллюстрация: Дана Марасинова
Этот текст писался на фоне бесчисленных смертей и страданий людей в Украине, запрета «ЛГБТ-пропаганды» в России и, конечно, все новых расследований сексуализированного насилия в образовательных учреждениях, среди журналистов и на фронте. Некоторые проводят жесткое разделение между этими контекстами, но так ли они далеки друг от друга?
Гендерное насилие как «традиционная ценность»
«Гендер» в политическом пространстве современной России набирает все большее политическое значение. Запрет «ЛГБТ-пропаганды» неслучайно оказался на повестке Госдумы сейчас. Почти ни одно из последних выступлений Путина не обходилось без упоминания «гендерных свобод» и провозглашения защиты «традиционных ценностей» против гендерно-нейтральной опасности «родителя №1» и «родителя №2». Последнее стало предметом многих мемов, однако стоящая за этим идея не так уж и невинна.
«Традиционные ценности» в гендерных отношениях, читай гетеросексуальная нуклеарная семья с разделением гендерных ролей и труда, — один из ключевых факторов (вос)производства неравенства и иерархии в обществе, как отмечают многие феминистские исследовательницы1. Ведь это то пространство, где дети впервые сталкиваются с обществом и нормализуют некоторые его установки. Иерархия в семье играет важную роль в том, чтобы выстраивать иерархичное общество и оправдывать насилие над слабыми2. Отсюда и панический страх путинского режима перед квирностью и родителями под номерами, ведь это принципиально размывает одну из базовых иерархий общества, без которой невозможно поддержание авторитаризма. В конце концов, образ Путина как идеального партриархатного главы семейства активно эксплуатировался в его политическом имидже.
Неслучайно для путинской агрессивной политической риторики большое значение играет использование гендерно-маркированных метафор. Здесь можно вспомнить так называемую шутку Путина об Украине «нравится — не нравится, терпи, моя красавица». В целом, как показала Елизавета Гауфман, на основе анализа антимайдановских пабликов во ВКонтакте, гендер служит одной из ключевых осей унижения «врагов Кремля»: Украина в них представлена как «девица в беде», США и их лидеры феминизируются, а Европа представлена как царство гомосексуальности — «Гейропа». Материальные последствия этой сексистской риторики обернулись катастрофой.
Но этот текст не только о Путине, а о нас с вами. Отделять Путина и его окружение от рядового россиянина и тем более от себя — уютно. В последние месяцы мы видели много рассуждений о провале нации, ответственности и вине. А параллельно никогда не иссякающий поток обсуждений сексуализированного насилия в образовательных учреждениях, среди журналистов и на фронте. И если последнее единогласно осуждается, то случаи гендерного насилия в собственной среде не получали такого однозначного осуждения, а порой и находили адвокатов. Большое бревно не дает разглядеть эту очевидную связь между насилием на фронте и насилием в обществе.
Ошибочность мысли о том, что война далеко
Феминистские исследования настаивают на связи повседневного гендерного насилия и войны. Для феминизма война — это не событие, которое начинается с первыми выстрелами и заканчивается с подписанием мирного договора. Это континуум патриархатного насилия, которое пронизывает общество и интенсифицируется задолго до активных боевых действий сокращением бюджета на социальные нужды, культивацией милитаризированной маскулинности, терпимостью и поощрением насилия. Война продолжается после мирных переговоров насилием со стороны вернувшихся с фронта, их реабилитацией, поддержкой тех, кто пережил сексуализированное насилие в армии, оккупации, плену — и она не заканчивается, пока пережившие насилие не получают справедливости, а авторы — наказания. Но и это не означает конца войны, которая продолжает бродить в обществе в маске гендерного насилия.
Как пишет Мари Каприоли, исследования показывают «корреляцию между уровнем милитаризма государства и сексизмом, проявляющимся в неравенстве женщин по отношению к мужчинам», — а более высокий уровень гендерного равенства увеличивает вероятность разрешения международных споров мирным путем. В сравнении с другими показателями: уровень демократичности, уровень экономического развития и идентичность — уровень физической безопасности женщин* в стране больше коррелирует с мирной международной политикой государств.
Связь гендерного равенства и внешней политики государства демонстрирует не «природное миролюбие женщин», но то, насколько связаны идеи о том, что значит быть мужчиной и женщиной* в обществе. Как пишет Рейвин Коннел, «учитывая концентрацию оружия и практики насилия среди мужчин, гендерные модели кажутся стратегически важными. Мужественности — это формы, в которых отливаются многие динамики насилия»3. При всем многообразии гендерных ролей в современном мире — едва ли можно поспорить, что наиболее привилегированная «мужественность» в большинстве обществ связана с физической силой, соперничеством, напористостью, амбициозностью — и, как отмечает Синтия Кокберн, «сами эти качества даже в “мирное время” склоняют мужчин к драке».
Это вовсе не означает, что все мужчины = насильники. Напротив, многие мужчины страдают от насилия со стороны других мужчин: на улице и работе, в тюрьме и в армии, на фронте, что только иллюстрирует тезис о том, что в обществах есть разные типы «мужественности» и самый «уважаемый» (читай привилегированный) из них утверждает свое превосходство через насилие над более уязвимыми мужчинами, женщинами*, небинарными персонами. Это насилие часто маркируется как «естественный порядок вещей» и запросто опрокидывается на другие сферы жизни, оправдывая насилие над другими группами (например, над мигрантами) или даже странами, используя их демаскулинизацию/феминизацию как оправдание агрессии.
Война показывает, до чего может разогнаться то насилие, в котором многие из нас живут каждый день в «мирное время» — и которое невозможно больше игнорировать. Наказание военных изнасилований и справедливость для выживших невозможны без работы над сокращением гендерного насилия в самом российском обществе. И чем больше людей будет возвращаться с фронта, тем более очевидным будет становиться отсутствие границы между тем насилием, что происходит на войне, и тем что — дома. Они принесут с войны уродливую и экстремальную версию той бытовой нормализации насилия, которая пронизывает наше общество.
Насилие начинается дома, набирается силы в оправдательных комментариях в соцсетях, прячется за умалчиванием насилия и отводом глаз, за виктимблеймингом и слатшеймингом. Нам важно проделать болезненную операцию для принятия того, что люди, творящие зверства на фронте, принадлежат к тому же обществу, что и «приличные люди», которые тоже часто производят гендерное насилие (домашнее, сексуализированное, эмоциональное, экономическое, символическое), или отводят глаза, когда оно происходит в их кругу.
Часто оправдание гендерного насилия в России принимает форму осуждения, что кто-то копается «в чужом белье», выносит на поверхность личные детали, а их свидетельства не проходят никакой верификации.
Но какой механизм решения этой проблемы остается в отсутствии инструментов защиты переживших сексуализированное насилие? Сегодня в России есть только один юридический способ — это статья за понуждение к действиям сексуального характера (133 УК РФ), но она не способна обеспечить правовую защиту от сексуальных домогательств, потому что она запрещает принуждать человека к сексуальным действиям только путем шантажа, угроз уничтожением, повреждением или изъятием имущества, либо используя материальную или иную зависимость. Закон о домашнем насилии в России не принят.
Выходом для таких скептиков может стать работа над этическими комиссиями, юридическими инструментами для защиты переживших сексуализированное насилие, борьба за закон против домашнего насилия, поддержка профильных НКО, и др. Говорить это не снимать ответственность с авторов насилия, но призывать к повышению чуткости к насилию его свидетель_ниц и противостоять ему на всех уровнях общества. Именно это, на мой взгляд, и есть ответственная позиция, которая с большей вероятностью позволит измениться нам так, чтобы не представлять опасности для окружающих и чтобы уберечь друг друга, когда все больше людей будут возвращаться с фронта.
Гендерные вопросы и послевоенная справедливость
Конечно, борьба с гендерным насилием в повседневности не останавливает войну, ее останавливают другие процессы. Но война всегда завершается мирным договором — и включение в него феминистской оптики критически важно. Анализ 182 мирных договоров, подписанных в период с 1989 по 2011 год показывает, что если в их создании принимали участие женщины*, то вероятность более продолжительного соблюдения мирного соглашения увеличивается на 35%. Анализ 40 миротворческих процессов с 1990 по 2013 год также показывает, что активное участие женщин* увеличивает как вероятность заключения мирного договора, так и его последующую имплементацию. Недаром в ООН уже более 20 лет продвигается идея включения женщин* и вопросов гендерного равенства в любые миростроительные процессы и договоры.
Россия сегодня занимает 129 место из 190 стран в рейтинге гендерного равенства и пока мы будем отодвигать вопросы насилия в отношении женщин* как «второстепенные», «первостепенные» вопросы будут решаться с помощью военного насилия.
