Елена Рачева: «Что хирургия – это мужское дело, говорят всем девушкам»
Нейрохирург — «неженская» профессия. По статистике Мировой федерации обществ нейрохирургов, во Франции женщин в ней всего 8%, в Австралии — 7%, в США — 6%, в Великобритании — 3%. Статистики по России нет вовсе, как нет и громких имен женщин-хирургов.
Лейсан Пименова переехала в Москву из Уфы. Одна из лучших студенток местного мединститута, отличница, президентская стипендиатка, она поступила на только что открывшийся научный факультет Первого Московского Государственного Университета им. И. М. Сеченова, в 2014 году закончила его и поступила в ординатуру НИИ хирургии им. Бурденко по специальности «нейрохирургия».
В тот момент, когда мы встретились для интервью, Лейсан занималась спинальной и хирургией периферических нервов, и как нейрохирургу ей постоянно приходилось делать выбор между семьей и работой, блокировать эмоции, чтобы общаться со смертельно больными людьми, а по ночам качать мышцы в спортзале. Она не сразу согласилась на интервью, несколько раз уточняла: «Я не настоящий хирург, я только в ординатуре», но тут же переходила на рассказ об операциях, которые вела, о стажировках в Европе, о том, как на практике в больнице № 29 ей впервые доверили сделать лапороскопию: «Я поняла, что хирургия захватывает меня, и нужно идти в эту профессию дальше».
Сейчас Лейсан живет и работает в Мюнхене, но тогда мы встретились в кофейне около НИИ днем в субботу, после смены — рабочий день у нее закончился рано, но это счастливый случай, чаще у хирурга вообще не бывает выходных. 27-летняя Лейсан говорила медленно, тщательно и последовательно формулировала мысль. Мы начали разговор с того, что в школе она больше всего любила математику и всегда хотела видеть прямую логическую связь между событиями, какую и нашла в нейрохирургии.
Планировали ли вы стать врачом?
Cовсем нет. В детстве я мечтала стать военным. Я росла с двоюродными братьями, больше времени проводила с папой, чем с мамой, соревновалась в школе с мальчиками. Наверное, это повлияло. В старших классах я увлеклась химией и выбрала профессию военного врача. Но с подачей документов военно-медицинскую академию я не успела, поэтому поступила в обычный медицинский ВУЗ в Уфе.
Как вы решили стать именно нейрохирургом?
У меня синдром отличницы, в университете я сразу начала ходить в разные научные кружки. Больше всего меня увлекла неврология. В медицинском надо заучивать наизусть огромные талмуды, сотни страниц рутинной биологии. И мне не хватало во всем этом логики, прямой связи между явлениями, которая оказалась в неврологии. Я очень рационально подошла к выбору профессии, взвесила все про и контра и решила, что я не хочу рутины, хочу, чтобы профессия постоянно давала мне развиваться, ставила новые челенджи — и поступила на научный факультет при медуниверситете имени Сеченова в Москве. Уже там я попала на практику в больницу и поняла, что хирургия захватывает меня больше всего. Она заставляет каждый раз заново оценивать свои способности, проверять себя на прочность. В ней ты обязан принимать решения здесь и сейчас и помнить, что любое неправильное движение может привести к осложнению. Это подстегивает. Поэтому в 2014 году я поступила в ординатуру института нейрохирургии им. Бурденко. Там я поняла, что нейрохирургия — это не только работа за операционным столом, но и подготовка пациентов к операции, ведение после, бумажная работа.
Бывает много моментов, когда приходишь на работу к семи и уезжаешь домой в полночь.
В первый-второй год ординатуры я настолько уставала, что иногда между тем, чтобы доплести до дома и переночевать в институте, выбирала переночевать в институте. Но ни секунду не сомневалась, что это все не зря, что это был правильный выбор и что все это стоит волшебных минут в операционной.
Насколько сложно оказалось прийти в профессию, где мужчин намного больше, чем женщин?
О том, что хирургия — это мужское дело, говорят всем девушкам. Меня еще на практике в больнице убеждали, что хирургия — это физический труд, звонки, которые могут вытащить тебя из дома в любой момент, ночные дежурства.
В вашей профессии есть вещи, которые объективно сложно сделать женщине?
Конечно. Пациента перекладывают на операционный стол хирург и медсестры. Наши пациенты — это не подтянутые девушки, чаще всего это пожилые люди весом килограмм по 120. Мы перекладываем их втроем, то есть каждый раз 40 килограмм приходится на меня. Если за день операций несколько, я переношу 40 килограмм несколько раз. Это не врачебная работа, мы не должны это делать. Но и попросить скидку на то, что я девочка, я не могу.
Первые два года ординатуры я была под таким адреналином от работы, что или заполночь, когда приезжала из больницы, или в 4 утра перед сменой ходила в круглосуточный фитнес-центр около дома и делала упражнения на физическую силу, на мышцы спины, рук. Это было сумасшествием: я боялась не справиться с физической работой, от стресса практически не спала. Потом у меня началось физическое истощение, и я сбавила ритм.
Кроме этого, после операции ты не можешь сказать: все, 6 часов, я ушла домой. Ты ждешь, пока пациент проснется, пока его переведут в отделение. Ты несешь ответственность и должен находиться рядом, говорить с родственниками, дежурить ночью.
Как пациенты встречают женщину-хирурга?
Пытаются фамильярничать, но я с первых же минут это пресекаю: прошу называть себя только по имени и отчеству, выстраиваю дистанцию. Первый вопрос, который мне задают пациенты: «Вы невролог?» Никто не думает, что я хирург, для всех место женщины — в кабинете педиатра. Иногда мужчины-пациенты вслух говорят, что женщина не должна быть хирургом. С теми, кто бы просил поменять врача на мужчину, я не сталкивалась, но такие бывают. Мне каждый раз приходится доказывать, что мое мнение весит столько же, сколько мнение мужчины.
Еще один немаловажный факт: никто не берется учить девушек-нейрохирургов целенаправленно. Брать за руку и учить. При этом спрос с девушек всегда больше. Если мужчина ошибется, скажут: «Ну, бывает». А если девушка: «Мы же тебе говорили, это не женская профессия. Вот видишь, не справилась».
За время учебы я была на стажировках и в Германии, и в Англии. Гендерные стереотипы есть и там, но у нас они выражены ярче. В Европе вопроса «Зачем тебе это надо?» — от коллег не услышать. А в России в порядке вещей начать отговаривать, спрашивать: «Девочка, ну куда же ты пришла, зачем? Когда ты планируешь рожать? Как ты будешь выбирать между семьей и работой?» Отечески сочувствовать.
Как вы обычно реагируете?
Отшучиваюсь. Но мне повезло, я работаю в очень хорошем коллективе. В ординаторской нас восемь, все, кроме меня, мужчины, но мы одна семья, и таких вопросов я не слышу.
При этом обычный сценарий такой: девушки приходят в хирургию, потом встречают свою любовь, создают семью, рожают — и уходят из хирургии. Будем честны: декрет — это полтора-два года.
Когда у тебя ребенок, и ты доктор в России, ты не можешь позволить себе няню и сидишь дома.
За полтора-два года декрета профессиональные навыки ухудшаются?
Естественно. Когда уезжаешь в отпуск на две недели, руки уже немеют. Представим, что ты прекрасный хирург, ты вернулась из декрета и снова в строю. Но ребенок болеет, естественно, ты будешь просить отпустить тебя на больничный и выпадать из обоймы. Так уходят из хирургии все больше и больше женщин. Из-за них остающимся приходится бить себя в грудь на каждом углу и говорить: нет, я не такая, я не буду как они, я выстою, я буду до конца, я не уйду. Это очень тяжело. На работу женщину могут и не взять. В глазах работодателя женщина — всегда будущая декретница, и все.
Отличается ли подход к работе у женщин и мужчин хирургов?
Женщины более эмоциональны, больше сомневаются. В нештатной ситуации холодный расчет лучше срабатывает у мужчин. Женщинам приходится воспитывать в себе такой подход. Я, например, очень черствая. Я так себя воспитала. Если сравнить Лейсан, которая пришла на первый курс, и меня сейчас — это разные люди. Сначала я удивлялась всему, не знала, как вести себя с пациентами и их родственниками. В Европе и США в медицинских университетах есть курс Behavioral science, в конце него студенты сдают экзамен, на котором театральные актеры изображают пациентов, дают разные ситуационные задачи. У нас такого нет. И первое, с чем сталкивается молодой врач, когда поступает в ординатуру, — он не знает, как себя вести с людьми. Психологически тяжелее всего общаться с пациентами со злокачественными опухолями. Очень тяжело, когда тебя спрашивают: «За что?» — и ты не можешь оставить человека без ответа.
Как вообще можно ответить на вопрос «за что»?
Одного ответа не бывает. Когда собираешь анамнез, всегда составляешь психологическую картину пациента. Ты знаешь, сколько у него детей, кем он работал, когда его настигла болезнь, от чего он отказался, сколько лет борется. И понимаешь, какие слова подобрать, чтобы его подбодрить и дать надежду. Как правило, такие пациенты находятся в стадии отчаяния и депрессии и не хотят бороться дальше и проходить психотерапию. С ними проще не говорить, а взять за руку, дать понять, что они не одни.
Как вы сами себя при этом чувствуете?
Я стараюсь отключаться. Это самосохранение. Пациентов огромное количество. Не все, конечно, со злокачественными образованиями, не у всех трагические истории. Чаще всего мы делаем операцию — и все счастливы. Но когда пациенты с осложнениями надолго задерживаются в отделении или поступают после многократных облучений, которые не помогают, и ты знаешь, что еще одна операция тоже не подействует — стараешься абстрагироваться. Хотя к операции готовишься так, как если бы на столе лежал близкий тебе человек: отец, брат. Это помогает.
Получается, что вам нужно каждый день подавлять эмоции на работе. Как это влияет на вашу обычную жизнь, жизнь вне больницы?
Был случай: мама моего близкого друга попала в больницу с обширным геморрагическим инсультом. Мне позвонил наш общий друг. Мы втроем учились в университете, но из всей нашей компании только я стала хирургом. Друг спросил моего профессионального совета, прислал снимки. По ним было понятно, что мама в коме, помочь ей невозможно, шансов нет. Я позвонила другу и стала обсуждать ситуацию с ним как с врачом, не проявляя эмоций, и он возмутился: «Почему ты такая холодная? Ты не проявляешь никакого участия. Это же мама нашего друга!» Видимо, вердикт, что шансов нет, стал для человека шоком, ему показалось, что у меня нет эмпатии. Потом мы, естественно, с ним поговорили и разобрались, но меня часто обвиняют в этом.
Будь я мужчиной, было бы легче. От мужчины бы не ждали эмоций, просто сказали бы: да, ты прав.
По-вашему, гендерные стереотипы со временем меняются?
Мне кажется, в России они никогда не изменятся. Место женщины на кухне. Варить борщ, растить детей. «Часики-то тикают, хватишься, поздно будет». Сколько бы мы ни боролись с этим, это не искоренить. Даже когда я говорю с коллегами, всегда между строк слышу: семья дороже работы, в семье счастье, семья — реализация женщины. Когда я начинаю говорить, что есть альтернативные пути: найти дело жизни, путешествовать — на меня смотрят как на ведьму: «Ты агитируешь против семьи и детей, как ты можешь, это свято». Я не агитирую. Мне не нравится, что люди не видят, что мир полон возможностей и что каждая из нас может самореализоваться.
Но при этом в России все решает статус. Когда ты добьешься успеха, будешь заведующим отделением, доктором наук, когда твое мнение будет значить и весить — тебе перестанут напоминать, что ты женщина. Но все равно будут сплетничать: «Да, она многого достигла, но сидит одна».
Увы, в России женщины-хирурги редко добиваются высокого статуса. По многим причинам. Выходят замуж — раз. Устают бороться — два. И три — под натиском мужчин не справляются и остаются на среднем уровне. Если женщины будут меньше обращать внимание на запросы общества и жить так, как они хотят, независимо и самодостаточно, это изменится. Главное — стараться дойти до конца. Если ты выбрала хирургию — не уйти из профессии, а конкурировать, работать и расти.
Вы думали, как поступите, если действительно придется выбирать между ребенком и работой?
Как шутят мои коллеги, «Лейсан даже рожать будет недалеко от операционного стола». Но если серьезно, я всегда буду на стороне профессии. Потому что она дает мне больше уверенности и делает меня тем, кто я есть. У меня были тяжелые пациенты, из-за которых мне приходилось несколько недель работать без выходных. Уставала я жутко. Лето, все в отпусках. Встаешь каждое утро и думаешь, что вместо этого ты мог бы… и там длинный список. А потом понимаешь: нет, все-таки я рада, что я тут.
