Светлана Маркова: Почему они делают это? Как человек может стать сексуальным агрессором

Иллюстрация: Саша Барановская

Сексуальное насилие над детьми — это любые действия с ребенком, используемые взрослым для собственной сексуальной стимуляции. Масштабы такого насилия не оценены, так как многие случаи замалчиваются. Однако причины и свойста сексуального насилия над детьми изучены достаточно. Психолог Светлана Маркова работает с жертвами насилия и его авторами в американском психологическом центре, проводит диагностику и выступает с экспертизой в суде. Sh.e публикует расшифровку ее лекции «Как человек может стать сексуальным агрессором?», прочитанную для российского проекта «Тебе поверят», который занимается поддержкой переживших сексуальное насилие в детстве.

Меня зовут Светлана Маркова, я клинический психолог, кандидат психологических наук, я работаю психологом более пятнадцати лет. До 2014 года я работала в России, в 2014 переехала в США.

Я работаю в психологическом центре города Атланта, штат Джорджия. Помимо прочего, занимаюсь диагностикой и терапией жертв сексуального и физического насилия — детей, подростков, взрослых. Другой блок работы связан с теми, кто совершил насилие. Это могут быть подростки, дети, взрослые, которые подозревают, что у них проблемы, либо родственники их подтолкнули обратиться. Но, откровенно говоря, гораздо чаще это происходит по суду.

Большая часть работы нашего центра связана с преступниками: теми, кто получил условный срок за сексуальное преступление, и теми, кто отсидел какое-то время в тюрьме и вышел по условно-досрочному освобождению. Здесь, в США, обязательной частью условного или условно-досрочного срока является прохождение специализированной терапии, за которую осужденные должны платить. Они обязаны получать час индивидуальной терапии в неделю и два часа — групповой.

В русском языке повсеместно используется слово педофил: педофилами принято называть всех, кто совершает сексуальное насилие в адрес детей. В действительности от общего количества людей, которые совершили насилие, педофилами является порядка пяти процентов, а то и меньше. Педофилия — это расстройство, включенное в международную классификацию болезней. Это именно нарушение, у него есть определенные критерии. Лишь пять процентов совершивших преступление под эти критерии подпадают. Кто же все остальные, что с ними происходит?

Что говорит биология

Начнем с биологии. Сразу скажу, что нет никаких доказательств тому, что люди рождаются теми, кто в дальнейшем совершает сексуальное насилие над детьми. В подавляющем большинстве случаев нет никаких аномалий, мозговых нарушений и различий с теми людьми, которые никогда не совершали сексуального насилия.

Нейропсихология нашла существенные доказательства, что и у подростков, и у взрослых, совершивших насилие, есть недоразвитость исполнительных функций. В своей практике я действительно часто это наблюдаю, особенно если речь идет о подростках. Они импульсивны, либо у них очень серьезный синдром дефицита внимания, которым не занимались родители. Что влечет за собой повышенную импульсивность, гиперактивность и слабый самоконтроль. Но одного этого фактора недостаточно.

Гормоны. Достаточно логичный вопрос: а что с гормонами? Опять же: никакой конкретики. Часть исследователей нашли пониженный уровень тестотерона, другая часть — повышенный.

Генетика. Лет пять назад было проведено большое исследование в Швеции: нашли доказательство того, что если в семье есть мужчина, который совершил сексуальное насилие в семье, то у других родственников по мужской линии чаще встречаются нарушения сексуального поведения. Таким образом, ученые склонялись к наличию генетической предрасположенности. Однако и они говорили, что мы не должны делать никаких выводов и косо смотреть на родственников тех мужчин, которые совершили насилие, так как здесь нет прямой связи.

Психологические факторы

Существует убедительное доказательство того, что у людей, совершающих насилие, есть неразвитость социальных навыков, недостаточная уверенность в себе, которая не позволила им реализовать свою потребность в общении с людьми своего возраста. И в какой-то момент они обращаются к людям более младшего возраста. Я действительно часто слышу от родителей подростков, которые совершили сексуальные преступления, фразы: «у него нет друзей» или «у него буквально один друг», «он как-то не очень ладит с людьми своего возраста, но он предпочитает детей гораздо младше». Кто-то говорит: «он импульсивный, агрессивный, он заводит друзей, но быстро теряет». Этот недостаток социальных навыков заметен. Но я прошу всех быть осторожными: мы не можем каждого скромного подростка, который не может завести друзей, или которого травят в школе, подозревать.

У тех, кто совершил сексуальное насилие, есть ошибки мышления. Например, они говорят, что то, что они сделали, не причинило вред ребенку

У моих взрослых клиентов то же самое. Когда они описывают свое детство, они говорят: «у меня не было друзей, надо мной издевались». Либо: «у меня был один близкий друг, девочкам я не нравился, я сидел дома, у меня была очень ограниченная социальная жизнь».

Часть данных говорит нам о том, что у людей, совершивших сексуальное насилие, не сложилась крепкой эмоциональной связи в раннем детстве с родительской фигурой. Опять же: далеко не во всех случаях это так.

Когнитивные теории говорят нам о том, что у тех, кто совершил сексуальное насилие, есть ошибки мышления. Например, преступники говорят, что то, что они сделали, не причинило вред ребенку, что ребенок был способен решать, заниматься сексом со взрослым или нет. Неразвитость социальных навыков и ошибки мышления здесь сочетаются: зачастую они видят детей как равных себе — эмоционально равных. Они понимают разницу в возрасте, но ищут оправдания: «да, ей было десять, но она не была такая, как все десятилетние девочки, она понимала, что происходило, она знала, она этого хотела», или «она сама спровоцировала и практически сама все организовала».

Некоторые теории указывают — и мы тоже видим это в своей практике, — что часть насилия совершается из-за токсичной маскулинности: это контроль, сила.

Я говорю о мужчинах, потому что подавляющее большинство таких преступлений совершают мужчины. Есть женщины, которые совершают сексуальное насилие над детьми, но это очень маленький процент. В нашем центре около двадцати групп для мужчин, в каждой группе двенадцать-тринадцать человек. У нас нет ни одной группы для женщин, потому что женщин не так много, и мы работаем с ними индивидуально.

Мотивации

Считается, что есть несколько мотиваций. С одной стороны, это именно сексуальная мотивация, которая может включать педофилию. С другой, эмоциональная близость, и даже не совсем близость, а эмоциональная конгруэнтность с детьми: ощущение «мы едины», ощущение себя на одном уровне с детьми. Важным фактором является преодоление барьеров: внутренних и внешних.

Остановлюсь подробнее на сексуальной мотивации (но стоит помнить, что далеко не всегда сексуальная мотивация единственная или вообще присутствует: часто сексуальные преступления совершают из-за мести, из-за агрессии). Как отличить педофильное расстройство? Согласно международной классификации болезней, педофил — человек, у которого есть эксклюзивный или преимущественный сексуальный интерес к детям.

Что еще играет роль: в принципе повышенное сексуальное влечение. Люди с повышенным сексуальным влечением чаще смотрят детскую порнографию. Это не потому, что им интересны дети, а потому, что остальная порнография стала менее интересной. Они решают посмотреть что-то более девиантное, более запретное, и это не связано с сексом, это связано с поведением.

Сексуальным насилием считается не только изнасилование: любые прикосновения к половым органам ребенка со стороны взрослого или подростка намного старше считаются сексуальным насилием

Есть еще такое поведение: более интенсивный поиск новых партнеров. Это тоже повышенное сексуальное поведение, но оно направлено на новизну. Человек ищет новых отношений, ему трудно остаться в длительных отношениях. Как это связано с насилием над детьми? Существуют доказательства того, что люди, которые постоянно ищут новых партнеров, более склонны принуждать людей к сексу. Уже исходя из этого может развиться дополнительная сексуальная агрессия.

Что еще играет роль? Ситуация. Один из наиболее важных факторов — наличие уязвимого ребенка рядом. Допустим, мы берем человека, у которого достаточно сильный самоконтроль. Он, может быть, смотрит детскую порнографию, но никогда не притрагивался к ребенку. И тут в соседнюю квартиру въезжает мама с ребенком и просит его посидеть с ребенком. Возможно, он себя сдержит, возможно, нет. Все, что изменилось, — это ситуация.

Не устану повторять: я рассказала о мотивациях, о том, какие факторы могут сойтись воедино, чтобы сексуальное насилие произошло. Но мы не можем подозревать всех и каждого. Мы не можем сказать: я знаю, что мой нелюдимый сосед, который живет один и бывает порой агрессивным, он наверняка педофил, потому что многие черты совпадают. Я призываю воздерживаться от паранойи. Я работаю вот уже пять лет ежедневно, и порой ответы оказываются не такими, как ожидаешь. Хотя я видела очень многих.

Мифы о сексуальном насилии над детьми

Существует стереотип, что человек, который совершает сексуальное насилие, — это мужчина средних лет, или что он нападает на ребенка из-за угла, все это происходит с применением силы… Это не так.

Мало внимания уделяется тому факту (не только в России, но и здесь, в США), что порядка трети сексуального насилия совершается подростками, а не взрослыми. И это могут быть братья и сестры, знакомые детишки, которых попросили посидеть часик: здесь очень популярно привлекать старшеклассников к такой работе.

Крайне редко это нападения. Те, кто совершает насилие над детьми, действуют аккуратно. Они действуют через установление близких отношений, через дружбу. Им это достаточно легко удается, если вы вспомните что я говорила об особенностях их социального развития, о том, что они чувствуют свое эмоциональное единство с детьми или теми, кто гораздо младше. Если мы говорим о подростках, то разница в три года и больше — это уже «гораздо младше». Если мальчику четырнадцать, а его другу девять, это очень большая разница в возрасте. Это существенно, потому что ему легко получить доверие. Взрослым еще проще втереться в доверие.

У меня был клиент, такой дедушка, о котором никто бы не подумал… Ему было лет семьдесят, когда он пришел к нам на терапию. В соседнем с ним доме жила мама одиночка с тремя детьми, и он предлагал: «давайте я заберу их к себе мультик посмотреть, я одинокий старик, мне скучно, и вам будет лучше». Мама, конечно, была рада. Все это закончилось сексуальным насилием над этими детьми, тюрьмой и дальнейшей терапией у нас.

Если бы вы были у нас в центре, и на парковке видели наших клиентов, как они выходят из машины и идут на терапию, ни об одном из них вы бы не подумали: «хм, как-то он выглядит подозрительно, он точно преступник». Они хорошо выглядят, имеют работу, они не выглядят как монстры.

Часть детей, которые подверглись насилию, не показывают никаких изменений — ни эмоциональных, ни поведенческих. Даже зная ребенка, общаясь регулярно, вы можете ничего не заметить. До поры до времени. Или очень долгое время. У многих детей ничего не меняется — ни в успеваемости, ни в поведении. Либо находятся другие объяснения изменениям.

Я считаю, любые излишне близкие отношения ребенка со взрослым человеком должны быть подвергнуты осторожному пересмотру и критике. Не излишнему — действительно есть много учителей, которые предлагают дополнительные занятия с вашим ребенком, потому что они хотят помочь, и это совершенно не значит, что у них есть какой-то сексуальный интерес к вашему ребенку. Но может быть и есть.

Единственное наше оружие здесь — это контакт с ребенком, общение, образование, доверительные отношения. Уверенность вашего ребенка в том, что вам можно рассказать и вы поверите, — это ключ.

Что считается сексуальным насилием

Если мы посмотрим на законодательство России и США, мы найдем не так много различий в том, что считается сексуальным насилием в отношении детей. Сексуальным насилием считается не только изнасилование. По большому счету любые прикосновения к половым органам ребенка со стороны взрослого или подростка намного старше, если ребенок не способен дать адекватное согласие, считаются сексуальным насилием. В США и России показ ребенку порнографии также является сексуальным насилием. Если взрослый человек излишне рано говорит с ребенком о сексе, показывает какие-то картинки, спокойно относится к тому, что ребенок видит, как родители занимаются сексом (а ребенок явно не должен это видеть в принципе ни в каком возрасте), — это все может попадать в категорию сексуального насилия.

Зачастую родители не понимают, не видят ничего такого в своих действиях, не имеют сексуальной мотивации. Например, родитель продолжает мыть двенадцатилетнего подростка, включая его интимные части тела. Это формирует неадекватные границы, формирует сексуальный интерес. Или родитель ходит обнаженным перед ребенком: ребенок уже близок к подростковому возрасту, у него может возникнуть какой-то интерес — особенно, если это не биологический родитель.

Недавно у меня был такой подросток: у него отец женился во второй раз, когда мальчику уже было лет десять. И женщина регулярно переодевалась перед ним, ходила обнаженной. Очевидно, она просто не думала об этом много, у нее, вероятно, нет никаких сексуальных интересов к этому ребенку, но тем не менее. У нее были фотографии обнаженной себя в телефоне, мальчик попросил этот телефон поиграть, увидел их случайно. Такие нарушения границ привели к тому, что у мальчика, уже тринадцатилетнего, стали возникать фантазии о ней. Он начал воровать ее белье, начал специально подглядывать, когда она принимает душ, переодевается. В конечном счете она об этом узнала, это привело к нарушениям отношений между ними.

Самооправдания

Как себя оправдывают те, кто совершает насилие? Ошибки мышления. Это то, чему мы уделяем много времени и усилий в работе с теми, кто совершил преступление. То, как они рассказывают о том, что произошло, на первом приеме, наполнено ошибками мышления.

Для примера. Мужчина познакомился онлайн с девочкой двенадцати лет. Он описывает это сейчас, когда уже получил срок, так: «она была действительно интересной, она была гораздо старше своих лет, нам было, о чем поговорить; потом у нее были проблемы, она была заброшенным ребенком, родители постоянно скандалили, ей нужна была поддержка, и я ее оказывал, ничего больше». В какой-то момент это общение становится более сексуальным. Он описывает это в терминах романтики: «мы понимали друг друга, она меня понимала, она гораздо развитее, чем другие двенадцатилетние девочки; и у нее уже был секс — она точно знала, куда мы идем, все шло логично». В конце концов он едет к ней, девочка выходит. Они не обсуждают прямо, что они будут заниматься сексом, но он едет с определенными надеждами. Он подъезжает к дому, она садится в машину. И он говорит: «но она же села в машину, она знала, что будет, она хотела этого». К счастью, в этот момент отец этой девочки вышел из дома и позвонил в полицию. На этом все закончилось. Но то, как он описывает свой опыт общения с этой девочкой: почему он поехал, почему это было «нормально», — никак не связано с тем, как все было в действительности.

Какую терапию получают агрессоры

К моменту, когда преступники приходят к нам на терапию, у них уже нет причин сильно врать: все, они уже получили срок. Но многие все еще верят в свою невиновность. Не то, чтобы у них какие-то особенности интеллектуального развития, нет, они вам в принципе скажут про других детей: десять-двенадцать лет, пожалуй, рановато для секса, особенно с сорокалетним мужчиной. Но свои действия они оправдывают.

Тяжело дается признание даже просто на словах. Еще сложнее — осознание. Порой сначала они это проговаривают больше для того, чтобы соответствовать ожиданиям терапии. Но к концу терапии (а еженедельная терапия идет около двух лет) одним из важных критериев, чтобы мы отпустили клиента, является его способность говорить: я это сделал; я знаю, почему я это сделал; я был не прав.

На момент, когда их поймали, немногие сознаются. Особенности американского правосудия такие, что обвиняемым зачастую предлагают сделку. Это означает, что они не будут иметь дело с судом присяжных. И большинство на это соглашаются, потому что присяжные дают, как правило, более жесткий срок. Но если ты соглашаешься на сделку, ты признаешь свою вину хотя бы формально. Это одно из условий. С такими клиентами порой сложнее работать: они начинают оправдываться — «этого не было, она врет». Как правило, мы получаем документы от суда, где есть слова жертвы и документы, свидетельствующие о том, что именно произошло. Когда есть эта бумага, все гораздо проще: есть факты, есть слова, и легче их спрашивать.

Терапия авторов сексуального насилия основана на когнитивно-бихевиоральной терапии. На сегодняшний день это наиболее работающая терапия. После терапии меньше рецидивов, но они все равно есть, к сожалению.

Наша терапия состоит из восьми блоков. Первый наиболее важный: принять ответственность. Это постепенный процесс, это работа. Не то, чтобы в течение месяца-двух они принимают «да, я виноват», но постепенно это происходит. Всегда здорово видеть, как человек, который отрицал все, наконец, говорит: да, было. А потом еще, как правило, добавляет что-то, о чем не было известно суду.

Дальше мы работаем над ошибками мышления. К ошибкам мы потом возвращаемся снова и снова. Как я уже говорила, терапия длится примерно два года. Два года — это успех, честно говоря: это если человек вовлечен, выполняет все задания. К сожалению, так происходит не всегда. У меня сейчас клиент, который в терапии уже семь лет. Но он два раза был в тюрьме за это время, по году каждый раз.

Мы работаем над агрессивностью. Считается, что у многих людей, совершивших сексуальное преступление, есть повышенная агрессивность, но это скорее отсутствие самоконтроля. Не у всех есть такая проблема.

Ошибки мышления, самоконтроль. Потом помните, я говорила про мотивацию? Если есть интерес к детям — это проблема номер один. Нет на сегодня доказательств, что мы можем излечить педофилию. Все, что мы можем сделать — работать над самоконтролем. Мы можем контролировать те самые ситуативные факторы: избегание мест, где будут дети. Обычно условный срок включает запреты: нельзя ходить в парки, в зоопарки, нельзя быть одному в квартире с ребенком — с любым ребенком.

Если у человека слабый самоконтроль, токсичная маскулинность — мы работаем над этим. Работать приходится со всем. Если у него затянувшаяся депрессия, вы не можете это оставить в стороне. Потому что это важный фактор эмоционального состояния, он может сыграть свою роль.

У меня был клиент, который совершил сексуальное насилие над дочерью своей жены из мести. У него с этой женой был общий ребенок, возникали конфликты, ему казалось, что она недостаточно любит их общего сына, уделяет много времени своей дочери. В какой-то момент они поссорились, жена швырнула их сына об стену. Недолго думая, пару часов спустя, он принудил девочку к оральному сексу. Это была исключительно месть. Он никогда ничего подобного не совершал до этого, у него не было сексуального интереса к детям. Но был слабый самоконтроль и проблемы с агрессивностью. В конце концов спустя пару лет он опять вернулся в тюрьму за домашнее насилие.

То есть мы работаем над общими моментами (ошибками мышления), и над специализированными. Статистика говорит, что рецидивы после терапии происходят. Часто повторно попадают в тюрьму за другие преступления, не связанные с сексуальным насилием. Но если сравнивать показатели рецидивов среди тех, кто не получал терапию, с теми, кто получал, данные разнятся в два раза, то есть терапия все-таки имеет смысл.

Существует ли профилактика насилия

Есть терапевтические программы для детей и подростков, которые ведут себя сексуализированно. Подростки, совершившие сексуальные преступления, часто заканчивают без условных сроков, и даже если получают условный срок, то он в восемнадцать лет сгорает, не висит на них пожизненно. Кроме случаев изнасилования.

Если ребенок ведет себя сексуализированно, пусть даже с братом или сестрой своего возраста, его приводят к нам. Мы тоже работаем над ошибками мышления, самоконтролем — тем самым занимаемся профилактикой. Очень редко люди сами приходят и говорят: я чувствую, у меня проблемы. Даже если они так заявляют, потом оказывается, что есть какая-то внешняя сила, которая их подтолкнула.

В США есть группы поддержки, абсолютно бесплатные. Что-то вроде анонимных алкоголиков. В каких-то группах работают профессионалы, которые занимаются ошибками мышления и самоконтролем. В каких-то просто собираются поговорить. Тем не менее это лучше, чем ничего. Это поддержка, мотивация друг другу: «давай, держись от этого подальше», «я не смотрел детскую порнографию неделю/месяц/год».

Как удается не ненавидеть клиентов

Когда я только начинала работать, у меня был опыт работы только с жертвами насилия. И этот вопрос «как же так, что с ним случилось, почему он это сделал?» — крутился у меня в голове. Я помню, когда я начинала здесь работать, то тоже работала преимущественно с жертвами, но уже проходила стажировку и обучалась работе с нашими взрослыми клиентами. Я все время сидела на их групповых сессиях. Они много обсуждали то, что сделали, были уже продвинутые: знали свои ошибки мышления. Я помню, что я сидела постоянно с открытым ртом: «ах вот, как это случилось, ах вот, как это происходит, теперь я понимаю, почему».

Это огромная помощь в понимании проблемы — что я ее знаю и с одной, и с другой стороны. Например, если я работаю с детьми, которые не готовы рассказать о том, что случилось, я знаю примерно, что он, этот человек, мог сказать этому ребенку. Или в каких обстоятельствах это могло быть. За какие ниточки он дергал, чтобы манипулировать. Соответственно, это помогает мне так спросить ребенка, что он расскажет. Я много раз себя ловила на том, что если бы я не работала со взрослыми клиентами, я бы не понимала механизм: что это процесс, это дружба, это не атака.

Я помню, что я сидела постоянно с открытым ртом: «ах вот, как это происходит»

Недавно был случай — фостеровский ребенок рассказывает про своего фостеровского отца: «мой папа приходит ко мне в кровать вечером, мы с ним лежим, обнимаемся». Для меня это уже вопрос, что происходит. Может, и ничего. Но он полгода живет с этим ребенком…

Я их не ненавижу. У меня нет к ним вообще никаких сильных чувств. Это работа: не место эмоциям.

Может ли агрессор исправиться сам

Зная, как они действуют, я не вижу вариантов, почему они должны остановится. Есть родители, которые говорят: он прекрасный, он пообещал, я ему верю. Хм. А что его заставит остановиться? Многих из них описывают именно так: он отличный отец, прекрасный сосед, чудесный коллега. Но допустим, у него действительно есть сексуальный интерес к детям, и он продолжает жить с ребенком в одной семье. У него куда-то исчез интерес? Вряд ли. Ситуация позволяет ему в дальнейшем совершать насилие, наличие ребенка рядом — это риск. Бывают ситуации, когда человек, соверщивший сексуализированное насилие продолжают жить с ребенком под одной крышей, но тогда надо соблюдать определенные условия: он не может оставаться один с ребенком, не может помогать мыть или переодевать ребенка.

Бывают ситуации, когда преступников оставляют жить со своими биологическими детьми, если эти дети — не их жертвы. Если ребенок — жертва, то никогда. Судебное предписание: у преступника никогда не должно быть контакта с жертвой ни при каких условиях. Если контакт будет, то он возвращается сразу в тюрьму. Плюс, что я очень ценю, они обязаны проходить детектор лжи каждые шесть месяцев — это колоссальная помощь нашей работе. Особенно с теми, кто не готов признать, и что-то продолжает тайком делать. Когда они заваливают детектор лжи, становится сложнее использовать оправдания, объяснения или откровенное вранье.

Как устроена диагностика насилия

Это огромная тема. Во-первых, есть данные, как часто дети врут: врут они крайне редко. В зависимости от возраста цифры меняются, но это порядка пяти процентов, когда дети осознанно врут и оговаривают взрослого.

Как происходит экспертиза. Допустим, ребенок идет к школьному психологу и рассказывает; или учитель беседует с детьми на тему хороших и плохих прикосновений, и после этого ребенок идет к школьному психологу. Психолог обязан сообщить в департамент по защите семьи, и тот уже действует. Это не значит, что ребенка моментально заберут из семьи и никогда не вернут. Если ребенок говорит о своем родителе, вероятно, его изымут из семьи на время разбирательства. Ребенок проходит судебную экспертизу и обязательный осмотр в больнице. Экспертиза довольно прямолинейна. Ребенка спрашивают, что произошло, было/не было, как, где, сколько раз. Как вы можете догадаться, есть дети, которые не готовы говорить. Особенно если, можете себе представить: ребенок пошел к психологу, рассказал, и тут вдруг — его изымают из семьи, все плачут, все расстроены, он оказывается в фостеровской семье с чужими людьми, мама с папой неизвестно где. Если еще мама начинает говорить «да ты не так понял, может, ничего такого не было, а папа теперь сядет в тюрьму из-за того, что ты сказал», то тут все максимально усложняется: ребенок не готов говорить и начинает все отрицать. Порой все гораздо проще: они рассказывают, и дальше дело идет в суд, и уже полиция разбирается. Полиция ищет доказательства, берет под арест мужчину — как правило, это мужчина — и дальше начинаются следственные дела.

Если вам пятилетний ребенок в деталях рассказывает, что было, как выглядели половые органы его отца, или как он себя чувствовал, когда все происходило, — тут крайне сложно не верить

Если ребенок все отрицает или меняет рассказы (это происходит, если его или ее опрашивают много раз или дают почувствовать, что нужно сказать), то он попадает к нам на диагностику. Бывает и такое: ребенок рассказывает на экспертизе все, но есть подозрение, что было больше эпизодов, или кого-то еще подозревают в соучастии.

Мы спрашиваем уже в деталях, обращаем внимание на постоянство информации, которой ребенок делится. Проводим дополнительное тестирование эмоционального состояния. Если по тестам выходит, что ребенок испытывает симптомы травмы, и это единственная травма, которая могла быть, — это еще одно основание. Бывает, что результаты тестирования говорят, что ребенок слишком много знает о сексе, а ему пять лет.

В принципе рассказ ребенка — это самое главное. Если вам пятилетний ребенок в деталях рассказывает, что было, как выглядели половые органы его отца, или как он себя чувствовал, когда все происходило, — тут крайне сложно не верить. Потому что я не знаю, как еще ответить на вопрос: откуда он все это знает в деталях? Но все равно мы собираем комплексную информацию со стороны родителей, социальных работников, результаты тестов, слова ребенка — и уже на основе комплексной информации делаем вывод о его эмоциональном состоянии, симптомах травмы и необходимости терапии. А дальше — это опять работа следствия устанавливать, что именно произошло, и кто виноват. В работу психолога не входит делать такие выводы, мы фокусируемся исключительно на психологическом аспекте.

Возраст согласия

Возраст согласия взят не с неба. Почти везде он шестнадцать лет: к этому возрасту ребенок достаточно эмоционально и ментально зрелый, чтобы принимать такие решения и понимать последствия. Если это дети более или менее одного возраста, надо смотреть на детали. Если используется сила или манипулирование, если присутствует принуждение, то это уже выходит за рамки нормального исследования своего тела. Также надо смотреть на уровень эмоционального развития. Важен не только паспортный возраст. Если перед вами девочка шестнадцати лет, но ее уровень развития соответствует восьмилетнему ребенку, невозможно ее «да» воспринимать так же.

Грань проходит по пониманию происходящего, желанию во все это включиться и отсутствию каких-либо манипуляций.

Совершают ли насилие женщины

Женщины, которые совершают преступление, — чаще всего соучастницы с мужчинами. То есть они знают о том, что совершают сексуальное насилие над детьми, но делают вид, что не знают. Либо способствуют более подходящим обстоятельствам. У них несколько другие эмоциональные характеристики: они чаще созависимые или действуют из страха. Или — особенно такой тип, когда это учительница и ученик — у них происходит романтизация насилия, поиск эмоционального контакта.

Как воспитывать мальчиков

Номер один, на что следует обратить внимание, — токсичная маскулинность. С девочками тоже важно об этом говорить. Вы не представляете, сколько девочек мне говорят, что у женщин есть тайное желание быть изнасилованными, что женщины любят мужчин, которые с ними жестко обращаются. Последняя тенденция, и она исходит из порнографии: «девочки любят, когда их душат». Надо объяснять, что «нет» значит «нет». Если девочка говорит «нет», это не значит, что она хочет, чтобы ты надавил.

Важно говорить о последствиях: это не какая-то ерунда, что ты потрогал девочку без ее согласия. Она, возможно, будет бояться всех мальчиков до конца жизни. Возможно, у нее из-за этого не сложатся отношения. Я не преувеличиваю. Я вижу девчонок с очень серьезными эмоциональными проблемами, которые они заработали после такого эпизода. Это, допустим, не было изнасилование: мальчик в школе подошел и залез в штаны или поверх одежды потрогал ее. А для нее это было уже слишком. Вы никогда не знаете, как та или иная девочка, девушка, женщина — отреагирует.

Внутрисемейное насилие

Подавляющее большинство случаев происходит внутри семьи. Гораздо чаще это отчим и дочь, чем биологический отец и дочь. Но очень много и биологических родителей совершают насилие.

Я хочу обратить внимание, что вопрос сексуальной ориентации вообще не влияет. Бывает, ко мне приводят дочь с подозрением на сексуальное насилие со стороны отца, у нее есть младший брат, я спрашиваю о нем, они говорят: «не, его-то он точно не трогал, ему не нравятся мальчики, он стопроцентно гетеросексуален». Но это не играет никакой роли. Это играет роль только в оценке риска рецидивов: те, кто совершает сексуальное насилие над мальчиками, в повышенном риске сделать это еще раз. Но это никак не связано с их ориентацией. У нас в группах сто человек, из них двое геев. Все остальные — гетеросексуальные мужчины: они были в браках, у них есть дети и прочие составляющие образа нормального гетеросексуального мужчины.

С ориентацией это не связано, а связано с доступностью, с наличием ребенка в семье: если это мальчик, значит это будет мальчик, если девочка, то девочка. Я замечаю тенденцию, что нелюбимый ребенок становится жертвой сексуального насилия. Ребенок, которого подвергали физическому насилию: то есть родитель имеет больше власти над ним, может сманипулировать. Часто бывает такое, что детей изымают из семьи из-за физического насилия, и потом уже по ходу опроса детей, экспертиз, выясняется, что было и сексуальное насилие.

К слову о манипуляциях — это может быть и самый любимый ребенок, потому что «я тебе куплю что-то», «у нас с тобой особые отношения», «у нас с тобой секретные особые отношения», «мы куда-то вместе поедем, маме об этом не нужно рассказывать». И когда есть вот эти эксклюзивные отношения, особо близкие, это делает ситуацию еще сложнее. «Мой муж такой прекрасный, занимается сыном моим, у них куча дел интересных, походы» — за этим может скрываться и что-то другое.

Как не стать параноиком

Важно обращать внимание на любые изменения ребенка и разговаривать с ним. Что-то изменилось, оценки поползли вниз — задайте себе вопрос. Бывают дети, которые отлично держатся. Или они держатся год-два, а потом у них резко начинается много проблем.

Важна динамика отношений между ребенком и взрослым — не замечаете ли какого-то страха. Например, ребенок посещает отца раз в две недели, и каждые две недели у ребенка истерика: я не хочу, пожалуйста, я не поеду. Почему — не говорит прямо. Но почему? Сложно тут не стать параноиком. Может, отец эмоционально агрессивен. Или ребенок не хочет уезжать от мамы, потому что вчера ему купили плейстейшен. Нужно пройтись по разным объяснениям и не забывать, что сексуальное насилие может быть одной из причин. Выкидывать ее на основании «да он прекрасный человек, я его знаю, он никогда бы» — не стоит.

Дети хорошо справляются, если есть поддержка в семье, если мама верит и не говорит «ой, да не придумывай, он твой отец». У таких детей гораздо лучше прогноз. Есть дети, которые сами справляются. Есть дети, которые пережили чудовищное сексуальное насилие на протяжении многих лет, и они относительно в порядке. Есть над чем поработать, но в общем-то в порядке.

Я считаю, даже если ребенок справляется, все равно полезно профессионалу поработать, потому что это имеет образовательное значение. Как правило, у ребенка много вопросов: «Что это было? Почему? Ведь он меня любит или должен любить, потому что он мой отец…» Из-за этих же самых вопросов у иных детей возникает очень много проблем. Говоря о последствиях, это может быть что-угодно: постравматическое стрессовое расстройство, депрессия, очень сильная тревога. Иногда это могут быть поведенческие последствия — агрессивность; девочки, особенно в подростковом возрасте начинают вести себя очень сексуализированно, общаются с мужчинами гораздо старше себя. Вы не видите больше никаких признаков, но знаете, что она постоянно встречается со взрослыми мужчинами, присылает им фотографии, сбегает из дома, занимается сексом. При этом если вы спросите, то окажется, что она и не хотела этого секса, «меня уговорили» или «почему нет?»

Считается, что девочки несколько чаще подвергаются насилию. Но мальчики тоже часто подвергаются, и я считаю, на эту тему важно говорить. Потому что у мальчиков возникает вопрос: «я теперь гей?», «мужчина совершил надо мной насилие, но как я об этом расскажу?» Мальчики именно поэтому рассказывают еще реже, чем девочки. И, к сожалению, встречают еще меньше понимания. И, как правило, рассказывают гораздо позже. Недавно у меня был взрослый клиент, он пережил сексуальное насилие, когда ему было шесть лет. И вот сейчас ему двадцать восемь и он только пришел в терапию, потому что только недавно начал об этом говорить.

Если вы пережили сексуальное насилие в детстве или подростковом возрасте и хотите получить психологическую поддержку, обращайтесь в проект «Тебе поверят»: https://contact.verimtebe.ru