Мария Рахманинова: Свобода

Иллюстрации: Дана Марасинова

Вопросы свободы и самоуправления становятся все более актуальными в современном мире. Мы часто путаем свои потребности и не понимаем, чего мы хотим. Мария Рахманинова рассказывает, почему пропал режим вопрошания и почему это становится проблемой, а также предлагает подумать о возможных освободительных практиках, которые мы можем противопоставить капитализму и государству.

Как говорить о свободе?

Свобода — это то, как вещи и существа органично существуют в своем бытии. Однако власть может наложить свои правила на эти существования, отменить их, как это было с целыми народами в новом свете, когда европейцы уничтожали их, не понимая или не уважая существование народов, просто заражая их с помощью одеял и других предметов. Свобода — это возможность бытий бытийствовать, а мира мирить, не подвергая себя внешним правилам, которые могут разрушить их и все, что окружает эти существования. 

Во многих обществах, которые мы называем архаическими, уже были представления о том, как адаптироваться к окружающему миру, чтобы удовлетворить наибольшее количество потребностей с минимальными потерями. Когда мы смотрим на нашу цивилизацию и проект модерности, кажется, что это может сделать любой, но, на самом деле, это не так просто. Даже если мы попытаемся сделать что-то благоприятное для тех, кто заинтересован в этом, скорее всего, мы нанесем какой-то вред другим. Как нам найти баланс и сделать что-то полезное для всех?  

Понятие свободы имеет различные значения в зависимости от перспективы. Например, для правителя свобода — это возможность управлять. Для каждого проекта свобода имеет свой смысл и способ ее реализации. Важно понимать, что свобода — это не нейтральный термин и всегда нужно уточнять, в каком контексте мы о ней говорим, потому что это слово — хамелеон. Я лично рассматриваю свободу в анархистском смысле, то есть как отсутствие подчинения логике эксплуатации и колониального взгляда.

Прежде чем использовать свободу, кажд:ая из нас долж:на сначала определить, чего мы хотим. Это определяет фон, в котором мы используем свободу. Например, если я хочу, чтобы все проголосовали за что-то, это один фон. А если я хочу, чтобы меня никто не трогал, это другой фон. Если я хочу уехать на необитаемый остров, это еще один фон. Если я хочу любить или иметь столько-то детей, это новый фон. Эти фоны выражают стремления к возможностям, к благу.

Свобода — это лишь часть фона, который определяет власть. Власть определяет контекст, в котором мы рассуждаем о свободе. Если бы мы были министрами, то рассуждали бы о свободе совсем по-другому.

Существует ли свобода от чего-то?

Хороший вопрос. Я не знаю ответа, потому что это самый большой вызов для меня. Я работала в правительственных учреждениях с жестокими, циничными и разрушительными структурами. Каждый раз, когда сталкиваешься с этой ситуацией, это вызов. Как здесь можно проявить свободу? Что можно сделать здесь, чтобы почувствовать себя свободно? Ты ищешь ответ интуитивно. У меня нет алгоритма или формулы, но я уверена, что в каждой ситуации есть способ приблизиться к свободе максимально, как узник приближается к решетке и просовывает руку в нее. Даже в очень сложных ситуациях можно сохранять дистанцию от власти. Я знаю людей, которые справляются с этим, даже находясь в тюрьме, и в истории много таких людей.

Например, я вспоминаю канун Новочеркасского расстрела. Это была годовщина событий, и Петр Сиуда, один из участников, провел в лагере 12 лет. Как он провел все эти годы? В лагере можно жить по-разному. Можно принять воровской закон, устав и принять всю систему власти, чтобы выжить. Но он выбрал другой путь: он общался с людьми, исследовал их представления и видение. Благодаря нему мы получили огромное количество свидетельств из Новочеркасска от рабочих, которые тоже были арестованы. В тюрьме он нашел свободу, чтобы заниматься своим делом. Каждая ситуация требует анализа конструкции власти, чтобы через антитезис отдалиться от нее на противоположный край. Этот край может быть очень неприятным, может сопрягаться с наказаниями, карцером, санкциями, но в данной ситуации он будет предельным. Мне кажется, что в свободном или несвободном мире важно держаться предельно края, насколько это возможно, насколько позволяет стенка.

Это часто опасно и неприятно, ничего хорошего в этом нет. Тот, кто хочет достичь блага и следовать правилам власти, всегда стремится к лучшему и прыгает, чтобы взобраться на вершину пирамиды. И хоть это непросто в условиях несвободы, исторический опыт и опыт тех людей, которые живут в более жестких условиях, нежели мы в государстве, говорят о том, что это возможно. Чтобы найти противоположную точку от режима власти, нужно постоянно изучать сложные взаимосвязи между элементами вокруг нас. Они всегда подсказывают нам правильный путь, как в сказочном сюжете, где герою помогают вещи и существа, от которых мы меньше всего этого ждем: растения, животные, птицы. Это не простое совпадение.

Эти объектно-ориентированные антологии, о которых я говорю, напоминают сказочный мир, где все живое общается и связано между собой. Даже маленькие зверьки и птички могут стать ключевыми персонажами, которые помогут героям противостоять могущественным врагам. Особенно важно здесь понимание того, как связаны между собой окружающие элементы и как работает власть, чтобы схватить то, как действовать в конкретных ситуациях и сохранить свою свободу.

Как говорить о свободе в контексте гендера?

Если мы условно разделим мир на мужчин и женщин (хотя понятно, что существует больше гендеров), то каждый лагерь говорит о свободе. Одни говорят о свободе иметь власть, а другие — о свободе иметь возможности. Здесь появляется тот фон, на котором наш хамелеончик садится. Когда ты просто говоришь «нет», то субъект власти начинает возмущаться, что ты не подчиняешься. Он воспринимает это как нарушение своей свободы править. Но свобода быть подразумевает свободу бытия бытийствовать, а не то, что тебе вменяет этот субъект. Вопрос в том, насколько мы лояльны к феномену власти. Если она нам нравится и кажется величественной, прекрасной, мы считаем, что «кто первый встал, того и тапки», и поэтому первые правы — ведь у них свобода властвовать.

Но тогда мы должны признать, что кто-то будет управлять нами. Когда на моих семинарах студенты говорят, что Макиавелли говорил о том, что правитель должен быть жесток с подданными, я говорю, что жестокость — это не только строгость, но и чрезмерность. Я спрашиваю их, какую форму жестокости они предпочли бы для себя. Но ведь мы общаемся на равных только потому, что я так хочу, ведь в реальности мы в субординации. И тут обычно мальчики становятся сникают, потому что они понимают, что что-то изменилось. К тому же, они чувствуют себя оскорбленными, когда женщина говорит им об этом. В результате они начинают ненавидеть себя за то, что сказали о власти.

Как-то я написала пост в Facebook про охранников, которые ведут себя странно, как коты в Эрмитаже. Они жестоко обращаются с людьми, хватают за рукав, кричат и делают страшные вещи. У меня возник вопрос: вы, охранники, являетесь частью системы, вы одобряете иерархию. Я, как профессор, стою выше вас в этой иерархии, поэтому, если вы все еще верите в эту иерархию, соблюдайте хотя бы субординацию. Но я всегда знала, что на самом деле никто не верит в нее. Это чистый анархистский тезис. Когда меня заставляли становиться все выше и выше по статусам, я притворялась, что листья подорожника — это деньги. Хорошо, я понимала, что все это бред. Я могу подойти к охраннику, и он не соблюдет субординацию, потому что у него в голове другое понимание иерархии. На самом деле никто не верит в подчинение, просто все говорят это, потому что надеются на место на вершине этой маленькой власти. В действительности все эти категории абсолютно ненужны и похожи на плохой трип от наркотиков. Это так абсурдно, что тут и говорить не о чем.

Как проверить, к какой свободе мы стремимся?

Это очень важный вопрос. Его нужно записать на единственных допустимых скрижалях. На них должен быть только один вопрос, а не утверждение. Он должен быть перед глазами постоянно. Власть производит незнание и иллюзию, которые позволяют ей осуществлять господство. Например, они могут представлять, что все происходит одним способом, но на самом деле происходит по-другому. В конечном итоге это может повлиять на тебя, но уже позже.

Власть производит незнание, и не просто незнание мира, мирящих мирностей мира и бытийствующих бытий, а также незнание себя. Особенно в капитализме людей побуждают забывать о себе, погружаться в развлечения, потребление и не задумываться о своих чувствах или о том, как их выражать. Реклама пытается убедить людей покупать то, что им не нужно, и говорит им, что они думают. Забывание о себе — главная причина, почему люди в современном мире страдают от депрессии и грусти. Капитализм заменил практики самоухода практиками капитала, и об этом уже ничего нового сказать нельзя. Единственное, что может нас спасти — это забота о себе, как говорил Фуко, как и античные авторы. Знание себя — это серьезный жест сопротивления системе, которая заставляет нас забывать о себе и действовать как одурманенные агенты, ослепленные галлюцинацией, которая была выпущена в комнату, как газ.

Мы все поглощены безумием потребления или развлечений, которые не развлекают нас. Люди, которые покупают вещи в магазинах из-за депрессии, приходят домой и видят, что то, что они купили, не карета, а тыква. Платье не такое прекрасное, как оно казалось, это просто набор скорлупок, как в сказке. Оно разваливается, и их не хочется носить, так что оно висит в шкафу с этикеткой. Мы не понимаем, чего мы хотим.

Сегодня мне очень нравится, как изучение физиологии приводит нас к собственному незнанию себя. Когда речь идет о наших физических потребностях, мы часто путаем жажду с голодом, поэтому начинаем есть, когда на самом деле хотим пить. Или мы страдаем и волнуемся, и снова обращаемся к еде или алкоголю. Мы не понимаем, чего мы хотим в данный момент, и ведем себя как младенцы, которые хватают и тащат все в рот, когда, на самом деле, то, что они действительно хотят, можно решить с помощью чего-то другого. Я думаю, что этот забывчивый настрой усиливается клиповым мышлением и ситуациями, когда у людей не остается независимых пространств, не подчиненных конкретной логике капитала.

С каких еще вопросов может начинаться разговор о свободе?

С любых, потому что обычно мы забываем задавать вопросы. Кажется, мы больше склонны принимать любые утверждения, которые сделал блогер или политик, чтобы иметь политические взгляды и утверждать что-либо, дабы не подумали, что у нас есть свои убеждения. Однако, это становится проблемой, поскольку режим вопрошания исчезает и из этого возникают многие конфликты. Вместо того, чтобы понимать и узнавать, мы хотим высказаться и продемонстрировать окружающим наше мнение, чтобы по крайней мере ощущать свое присутствие. Вопрошание, как режим встреч и присутствия в мире, является тем, что капитализм и государства не могут позволить, и чему мы должны противостоять как освободительной практике, ценной для других практик.

Что такое самоорганизация и самоуправление?

Это означает, что действующие бытия могут вступать в коммуникацию и обсуждать, какой способ бытия мог бы подойти им всем, и разработать общий подход. Для меня это означает присутствие в мире без экспертов и делегирования, чтобы была возможность смены голосов, и равный доступ к значимости своих особенностей бытия. чтобы консенсус был консенсусом. Это очень старая традиция. В истории есть множество примеров практик самоуправления различными способами, начиная от общества архаичного типа, не принявшего путь прогресса, заканчивая обществами современного типа, которые практикуют технологии, но не используют их в интересах государства и капитала.

Я часто слышу аргумент о том, что невозможно управлять большим государством как маленьким. Я привожу такой пример: если семинар нельзя провести в группе 100 человек, это же не значит, что семинар нельзя провести вообще. Вопрос в том, насколько мы хотим провести семинар, а не лекцию. Точно так же и с обществом: если мы не можем найти общий язык в большом городе, это не значит, что мы должны прибегать к репрессиям и арестам. К сожалению, СМИ часто поддерживают эту идею, создавая иллюзию стабильности и непрерывности, как наркотик, который удерживает нас в нездоровом состоянии.

Подробнее о том, как властные отношения встроены в повседневность и какие существуют способы этому противостоять, читайте в тексте Марии Рахманиновой «Власть»